|
Но Пророк верил, что в конце концов это спасет нас и позволит воспользоваться доставшимся нам от предков технологическим наследием. И в‑третьих, обезопасить всем этим дух человека, чтобы, когда мы наконец покинем прибежище, даруемое этой планетой, и воссоединимся с нашими братьями с далеких звезд, нам не пришлось бы столкнуться с тем, что за долгие годы разлуки мы перестали быть людьми. Чтобы мы не стали чем‑то меньшим, чем то, чем нам хотелось стать. – Он вновь ненадолго задумался. – Мне представляется, что во многих отношениях именно эта третья задача и является самой трудной. И наряду с этим самой главной.
– Ну и что же произошло? – Человечество усвоило этот урок даже чересчур хорошо. Потому что если человек способен создать истинного Бога по своему образу и подобию, то почему бы ему, приложив к тому еще меньше усилий, не создать и какого‑нибудь отвратительного божка? «То, чему ты поклоняешься, непременно осуществится, – писал Пророк. – Сила твоей веры придаст вещественность твоим мечтам». И так оно и оказалось. Тысячи самонадеянных людей придумали каждый по молитве, вызвав тем самым к жизни тысячи мелких божков, каждый из которых обладает своею – пусть и крошечной – властью и каждый из которых питается душой человека, одновременно осуществляя его земные желания. И хотя Святая Церковь постепенно набирала силу, весь этот разброд не прекратился, – и вот возникла сотня крошечных государств со своими религиями и своими божками и с собственной претензией на земную власть. Так что нам пришлось начать воевать: война – это последний довод человеческой дипломатии. И это, конечно, привело к катастрофе. Черт, будь война чистым и достославным конфликтом, наполненным образами веры и увенчанным безоговорочной победой, это могло бы преобразить людей и побудить их взять с нас пример. Но этого не произошло. Началась чудовищная резня, растянувшаяся на три столетия, и закончилась она, лишь когда мы отхватили кусок больше, чем были в состоянии прожевать, и вознамерились вступить в бой с самой Фэа, а точнее, со Злом, которое принялось распространять Фэа. И после того, как источник нашей мощи оказался разрушен, наш неземной образ померк и так далее – нам пришлось вернуться в монастыри и начать в вынужденном уединении зализывать раны. – А что сейчас? Он закрыл глаза. – Мы, Хессет, делаем то, что в наших силах. По‑прежнему стремимся к осуществлению все той же мечты, но поражение научило нас быть терпеливыми. Последовательный и поэтапный путь к полному претворению мечты Пророка больше не является для нас задачей, решаемой в течение одной человеческой жизни, а лишь неким идеальным образом, осуществление которого может быть отложено еще на долгие века. На целые тысячелетия. У нас, но не здесь… – Вновь перейдя на шепот, Дэмьен посмотрел туда, где шел по курсу флагман Тошиды. – Изолированные, объединенные, набожные… Они, возможно, добились того, в чем потерпел такую страшную неудачу Запад. Создав государство, свободное от языческих влияний, воспитывая детей в неколебимой вере… Какая же у них мощь, Хессет! Такая мощь может изменить весь мир. И как знать, не началось ли это уже? – А что Таррант? Услышав это имя, священник чуть ли не вздрогнул. – Раздавлен своим собственным творением, – резко ответил он. – Святая Церковь знала, что ей никогда не удастся добиться желательной реакции от Фэа, если она не покончит с такими вещами, как колдовство… А он не захотел от этого отказаться. Не захотел даже во имя того, чтобы спасти собственную душу! – Дэмьен глубоко вдохнул холодный ночной воздух, затем медленно выдохнул. – Он, знаешь ли, решил договориться с Адом. Избавиться от философского багажа, так он это сформулировал. Ад не имел никакого значения в том, что им было задумано. |
