Мужчина скривил лицо, выпятил подбородок и согнул спину.

— У волков дикая, чистая душа! — выпалил он. — Они хорошие! Хорошие!

Томас почти увидел, что старик мог в любой момент закрыться, отвернуться и замолчать.

«Смотри его глазами», — приказал он себе. — «Очевидно, что этот мужчина так сильно любит волков, что хочет спасти их любой ценой».

— Да. Они хорошие, — убедительно сказал он. — Поэтому я здесь. Я хочу доказать, что они не совершали убийства. Потому что волки не нападают на людей.

Мужчина, который однажды был крестьянином Аленом Буле, резко поднял голову.

— Только иногда, — прошептал он. — Однажды в большой голод. Сорок лет назад. Люди уничтожили всю дичь, для волков не было никакой пищи. И на войне, на поле боя, или когда чума и могилы недостаточно глубокие. Тогда, да, они поедают наше мясо. Если очень сильный голод, мужчины на войне, а на полях только женщины и дети. Но только от голода и никогда от жестокости. Только если они в неистовой ярости и с пеной у пасти, потому что одержимы дьяволом, они бросаются на человека. Иначе нет. Мы — не добыча, мы бродим в вертикальном положении как другие охотники. Мы стоим на задних ногах как медведи. Они боятся медведей.

— И поэтому твой волк не мог быть бестией.

— Волки не убивают волков. Но люди убивают людей. Солдаты крадут души волков и… превращаются. В человека-волка. Смертоносные и дикие как волки, но жестокие как люди. Никакого сочувствия. Это — я, — он стукнул себя кулаком в грудь.

— Ты был солдатом. И наполовину человек, на половину волк? Без сочувствия к тем, кого убил? — и хотя при этом он сам себе казался жестоким, Томас попытался наудачу найти связь с убийствами. — И ты веришь, что твоя внучка, Жанна Буле, которая первой пала как жертва бестии, была тоже убита таким… человеком-волком?

Странный, подавляемый, жалобный звук проник из горла мужчины. Он крепко зажмурил глаза и оскалил зубы. Юноша снова почувствовал жуткий взгляд. «Как будто он снова проваливался обратно в образ волка, чтобы забыть то, что он испытал в образе человека», — подумал Томас с состраданием.

Он уже испугался, что Ален Буле теперь окончательно умолкнет, но мужчина боролся с собой и, наконец, к нему вернулось человеческое лицо.

— Это был Lo Lop! — казалось, что он с трудом произносил каждое отдельное слово. — Он приходит… в нашем образе. Как те, кем мы были на войне. И берёт у нас то, что мы взяли на войне у других. Он убивает как наёмник. Зуб за зуб. Одна жертва всегда хочет другую. И что вы делаете? Batuda — охоту облавой! Убивать больше, убивать своих детей ради мести. Он злится. Я иду к мертвецам и зову его изображением знака, жертвую феям и матронам зуб волка и прошу их успокоить его. Я спасаю его детей от засад и яда, чтобы он был милостив и больше не нападал на нас. Там, где мой знак, он никогда больше не убивает, — и снова его грубый голос надломился. Чёрные глаза отвернулись.

Томас достал картину, о которой, собственно, шла речь. С тревогой на сердце он положил её на землю между собой и Аленом Буле. Он показывал Изабеллу в кругу каштановых деревьев, лежащую на земле, как будто бы девушка спала, только один ботинок на ноге, а другая нога босая, как описала она сама. Томас дорисовал ещё на небе луну. Пелиссе, натертое воском пальто, было расстелено вокруг Изабеллы как после падения.

Томасу пришлось сглотнуть, так сухо было в его горле, когда он проговорил:

— Ты тоже был на той поляне. И встретил девушку и его?

Мужчина медленно возвращался как издалека. Он долго рассматривал место действия, и в его чёрных глазах загоралась искра страха.