Гущин бросил в рот печенье и встал наконец из-за стола.

— Вот что, дорогие мои, — сказал он сухо, — официально заявляю: Академия платит каждому из вас деньги, причем не такие уж маленькие, чтобы вы решили вполне определенную задачу…

— С террором-то мы справимся, не проблема, — пробормотал Кронин. — Справимся ли с собой — вот вопрос.

— Я был о вашей группе гораздо более высокого мнения. Мне жаль. Вот что, — он посмотрел на часы, — у меня есть кое-какие дела, но позднее я вернусь, и мы завершим нашу полезную дискуссию.

Он кивнул Кронину, протянул Филу руку, которую тот вяло пожал, и вышел в прихожую, чем-то там грохнул на ходу и выругался сквозь зубы. Хлопнула входная дверь.

— Похоже, — сказал Кронин, — нам скоро — может, прямо сегодня, — закроют финансирование.

— Вы его не убедили, — констатировал Фил.

— Нет, — согласился Николай Евгеньевич.

— Я не понимаю, — медленно заговорил Фил, подбираясь к главному вопросу, но задавая второстепенный, — почему вы…

Он замялся.

— Почему я рассказывал ему о наших исследованиях, — закончил Кронин, — хотя мы договаривались молчать в тряпочку? Объясню. Я был обязан спасти группу от развала, Филипп Викторович.

— От развала? — удивился Фил.

— От развала, — повторил Кронин. — Месяца три назад Вадим Борисович явился ко мне, выложил на стол распечатки, рассказал о выводах экспертизы, обвинил в сокрытии важной информации, чуть ли в предательстве и государственной измене… Тогда же намекнул, что представляет он вовсе не российскую академию, а другое, более серьезное ведомство. Что я мог ответить? Либо все полностью отрицать, либо обо всем рассказать. Я предпочел второе — и вы бы на моем месте сделали то же самое.

— Но от нас вы это скрыли.

— Гущин взял с меня слово. «Пусть, — сказал он, — все идет, как шло. Так вы спокойнее работаете».

— Почему же он сразу не прикрыл нам это направление? Ведь мы тогда даже закона сохранения не сформулировали, ничего не было…

— Потому и не прикрыл, — с досадой сказал Кронин, удивляясь недогадливости Фила. — Идея была новой, странной, но могла оказаться и перспективной с их практической точки зрения. Хотя, конечно, энтузиазма по поводу изменения направления в наших исследованиях Вадим Борисович и тогда не высказывал. Но ждал — может, у нас получится что-то реальное. А мы даже ни одного прибора не заказали, это его совсем добило — ну чистый же идеализм, если ставить эксперимент без оборудования, верно?

— Вы хотели поговорить о том, как выходили в мир, — сказал Филипп, не желая продолжать неприятную тему Кронинского предательства.

— Вы правы, — сухо произнес Кронин и, подвигав левой ногой, уложил ее в новом положении. — Это произошло ночью, в три сорок две. По моим представлениям, я провел в мире несколько лет. Вернувшись, засек время: на часах было три сорок четыре.