— Откуда вы взяли кинжал?

— Кинжал — всего лишь зрительный образ, — Кронин бросил на Фила укоризненный взгляд: мол, сам мог бы догадаться. — Достаточно было мне двинуть во сне рукой, и эта кинетическая энергия — учтите, я уже находился в полном многомерии! — перешла в нематериальную форму, направилась туда, куда я хотел, потом обрела материальность, и — все.

— И все, — повторил Фил, не скрывая иронии. Так вот и возникают все глупости мира. Достаточно принять за чистую монету игру собственного подсознания. Совместить с собственным знанием. Поверить.

— Что? — спросил Кронин, уловив недоверие в голосе Фила.

— Извините, Николай Евгеньевич, — сказал Фил, — но вы не выходили в мир. То, о чем вы рассказали, — эмоции. Для удачи эксперимента нужна вербализация закона сохранения в его формальной форме. Вам это известно не хуже, чем мне. Невозможно выйти в мир, находясь в состоянии дремоты или сна.

— Я видел… — запротестовал Кронин.

— Лизу убили не острым кинжалом…

Фил запнулся.

— Ну, — потребовал Кронин, — вы начали мысль. Заканчивайте. Лизу убили не острым кинжалом. Откуда вам это известно? Если я не выходил в мир и рассказал всего лишь об игре подсознания, то что знаете о мире вы? Чем была убита Елизавета Олеговна? И кем?

— Вы… — начал Фил, прозревая.

— Конечно, — согласился Кронин, поймав изумленный взгляд Фила. — Я разыграл комедию. Или акт драмы, если угодно. Я хотел знать, как вы будете реагировать. Вы отреагировали так, как я ожидал. Итак, чем была убита Елизавета Олеговна и кто это сделал?

«Наверное, он все-таки обнаружил новый серебряный нож и сложил два и два», — подумал Фил, но сразу оборвал себя. Нет, тогда Кронин не говорил бы о времени убийства, он понимал бы, что произошло оно гораздо раньше того вечера. А может, и в этом Николай Евгеньевич лукавил?

— Я расскажу, — согласился Фил, — но только, когда соберутся все.

— Надо ли? — усомнился Кронин.

— Надо, — твердо сказал Фил.

— Хорошо. Дайте мне телефон…

Фил поднес Николаю Евгеньевичу аппарат на длинном шнуре, и Кронин набрал номер.

— Вы можете приехать прямо сейчас, Эдуард Георгиевич? — спросил он. — Очень важно.

Кронин долго слушал ответ и хмурился. Фил не знал, что говорил Эдик на другом конце провода — неужели отказывался приехать под каким-то надуманным предлогом? Странно.

— Хорошо, — сказал наконец Николай Евгеньевич. — Вы думаете, он сможет?

Второй эпизод молчания оказался еще более длительным, и Фила охватило беспокойство. О ком они говорили? Кто сможет? И что?

— Хорошо, — повторил Кронин. — Постарайтесь побыстрее.

Положив трубку, он поднял на Фила полный изумления взгляд.

— Вы знали об этом?

— О чем? — не понял Фил.

— О Михаиле Арсеньевиче. Он психически болен. С ним произошел приступ — сегодня, часа в четыре.

— В четыре? — удивился Фил. — Я видел Мишу в институте. Мы поговорили. Это было в половине четвертого. Оттуда я поехал к вам.

— А несколько минут спустя Михаил Арсеньевич потерял сознание, Эдуард Георгиевич с трудом привел его в чувство. По словам Эдуарда Георгиевича, Михаил Арсеньевич, перед тем как впасть в буйство, обвинил себя в смерти Елизаветы Олеговны.