Интеллектуалы при этом тоже страдали, но в меньших масштабах. А то, что недоверие к ним было вполне оправданно, показывает опыт «перестройки», развала и расчленения СССР, стремительного обнищания России за счет невероятного по масштабам и беспрецедентного в мировой истории вывоза капиталов и национальных богатств за рубеж. Все это осуществили, а также обеспечили интеллектуальной и пропагандистской поддержкой именно широкие слои «образованцев», людей, особенно склонных не только к обману, но и самообману.

Они, в отличие от интеллигенции, стремятся приобрести максимум материальных благ, а не духовных. Когда таких людей в обществе становится много и они проникают во властные и идеологические структуры, тогда общество становится по духу своему буржуазным, а не интеллигентным. Это и стало одной из основных причин поражения России-СССР в конце XX века.

Однако вернемся к теме репрессий довоенных лет. Очистился ли благодаря им советский народ от внутренних врагов и враждебных элементов? Отчасти — да. Но только отчасти.

«Позднее, во время войны, — пишет В.Н. Земсков, — выяснилось: десятки тысяч людей, всегда испытывавших ненависть к советскому общественному и государственному строю и мечтавших устроить массовую резню коммунистов, что побудило их стать активными пособниками фашистских захватчиков, избежали в 1937–1938 гг. ареста по той причине, что не вызывали у органов НКВД особых подозрений в силу своего показного «верноподданничества»… Органы НКВД (особенно при Н.И. Ежове) в основном занимались не настоящей классовой борьбой, а ее чудовищной имитацией в широких масштабах».

Надо лишь заметить, что дело не только в «имитации». По вполне объективным причинам выявить тех самых затаившихся врагов, о которых упомянул Земсков, не так-то просто, если не сказать — невозможно. В любом государстве есть немалый процент недовольных и даже враждебно настроенных к нему приспособленцев.

Надо ясно понять: репрессии 1937-1938 годов не были массовыми, практически не затрагивали трудящихся, а были направлены преимущественно на «верхние слои» НКВД, армии, ВКП(б), служащих.

Иными были репрессии начала 1930-х годов, связанные с коллективизацией, раскулачиванием. Не случайно Сталин в 1945 году, отвечая на вопрос Черчилля, какие годы для него были самыми трудными, назвал не первые два года войны, а три года коллективизации.

Мы не имеем возможности основательно проанализировать ситуацию того времени: потребовалось бы специальное исследование. Подобные работы проводились серьезными учеными, хотя, увы, в СМРАП были допущены не они, а враги советской власти и народа. Они со злорадством до сих пор твердят о «голодоморе», якобы специально устроенном Сталиным и его подручными.

Надо сразу сказать, что нет такого государственного деятеля, который нарочно заставит голодать население своей страны (певцы «голодомора» с упорством идиотов вопят о параноике-генсеке, но убеждать подлецов и предателей бессмысленно: на таких воздействуют другими методами). Это чревато не только бунтами, что было и в царской России, и в СССР, но и грозным восстанием.

Есть возможность сослаться на затаенного врага русского народа А.Я. Яковлева (Эпштейна), возглавившего Комиссию Политбюро по вопросам коллективизации. Однако для советского народа он был безобиднее своего однофамильца — выходца из русского народа — времен горбо-ельцинизма.

Возможно, на Яковлева-Эпштейна и его подельников произвел впечатление успешный опыт «кибуцев».