— Ого! — сказал я. — Настоящая магия!

— Ничего подобного. Я просто изобрел идеальный способ диагностики. Врачу всего лишь нужно обменяться разумом с пациентом, и он сразу почувствует все симптомы, где болит, и что беспокоит пациента. Непрофессионал никогда не сможет идеально точно описать, как он себя чувствует, когда болен. Но врач, — полностью поставив себя на место пациента, — может.

— У меня заболела голова.

Док выглядел заинтересованным.

— Правда?

— Нет, — подумав, ответил я. — Странно. Боль уже прошла.

— Ага! У меня весь день болит голова. Разумеется, ты ощутил эту боль, оказавшись в моем теле.

— Это безумие, — сказал я.

— Ничуть. Человеческий мозг испускает импульсы. Эти импульсы имеют единую матрицу. Когда-нибудь слышал о дистанционном управлении?

— Конечно. А оно тут причем? — поинтересовался я.

ДОК МАККИННИ задумчиво почесал лоб.

— Трансплантация живого мозга хирургически невозможна. Но сам разум, образ мышления, матрицу можно перенести. Каждый разум обладает определенным периодом колебаний, и мои шлемы, работая на принципе индукционной диатермии, производят необходимые изменения. Понимаешь?

— Да, — ответил я. — Я больше не хочу ничего слышать об этом. Вонючка все еще плачет, и если вы не можете помочь мне, то что же делать?

— Я сейчас и пытаюсь тебе помочь, — сказал док. — Так что слушай. Я не думал о таком применении, но оно прекрасно вытекает из уже сказанного. Младенцы не могут объяснить, что у них болит, потому что не умеют говорить, но ты-то умеешь. Я покажу.

Док снял шлем со своей головы, осторожно нацепил на голову Вонючки и сразу же щелкнул выключателем. Прежде чем я понял, что происходит, Док развернулся ко мне, протянул руку и...

— Глоуоббл! — сказал я.

С моими глазами что-то случилось. Все как будто поплыло. Надо мной висела большая круглая капля...

И что-то безумно орало, словно сумасшедший рояль. Невероятными усилиями я сфокусировал взгляд. Оказалось, что каплей было лицо дока Маккинни. Я почувствовал, как пальцы ощупывают мою голову. Раздался щелчок.

Рев на заднем фоне стих. Мое горло и небо стало мягким, упругим и непривычным. Язык все время норовил заползти в пищевод. Я вытянул руку, и перед глазами появился пухлый, розовый объект, похожий на морскую звезду. Моя рука!

Великие звезды!

— Блогоббл уог уог док уоббл гоб квоп! — сказал я совершенно младенческим голосом.

— Ладно, Джерри, — сказал док. — Ты в теле Вонючки, только и всего. А он в твоем. Я поменяю вас обратно, как только ты скажешь мне, как себя чувствуешь.

На этот раз я говорил более внятно, хотя и сильно шепелявил.

— Вытафите меня отфюда! Быфтрее!

— Тебя что-то беспокоит? В конце концов, тебе надо узнать, почему ребенок плачет.

Каким-то чудом я смог сесть. Но встать никак не получалось. Мои ноги были скрючены и казались бесполезными.

— Со мной все нормально, — сумел выговорить я. — Кроме того, что хочу назад.

— Ничего не болит?

— Нет. Нет!

— Значит это просто характер у него такой, — подытожил док. — Чувства передаются вместе с разумом, но органы чувств остаются на месте. Ребенок просто раздражен. Он все еще плачет.

Я посмотрел на него. Мое тело, тело сержанта Джерри Кэссиди, лежало на спине со скрюченными руками и ногами, глаза были плотно закрыты, а рот разинут, и оно вопило. По его — моим — щекам текли обильные слезы.

Во рту словно была каша, но я сумел сказать, что хочу вернуться в свое тело. Мое желание усилилось, когда я увидел, что Вонючка сосет мой большой палец, лежа на полу и сонно глядя на потолок.