Вечером, когда он играл свое последнее танго, обида и горечь волна за волной окатывали его. Бедняга Суон был прав: надеяться на помощь сильных мира сего бесполезно, он должен всего добиться сам и, честное слово, добьется! Пол стиснул зубы. Нет, он не побежден, он только начал борьбу. И как бы ни велик был риск опять встретиться с Бэрт, — сейчас она его единственная надежда. Хоть они и выбили из седла Марка Булия, у них нет оснований расправиться с Бэрт. Вполне возможно, что ее вообще не предостерегали относительно его.

После работы Пол пошел прямо домой, вырвал листок из блокнота, достал конверт и написал:

«Дорогая Луиза, я был в отчаянии, что наше свидание не состоялось, но моей вины тут нет. Верю, что Вы меня простите, потому что с тех пор, как я увидел Вас, я думаю о Вас непрестанно. Итак, не сможем ли мы встретиться в следующую среду в „Королевском дубе“? Моего друга со мной не будет. Приходите, Луиза, прошу Вас, ровно в семь. Заранее радуюсь встрече с Вами и спешу заверить, что на сей раз не обману Вас, как непреднамеренно обманул тогда.

Через два дня пришел ответ:

«Дорогой сэр, я-то буду рада с Вами увидаться, только не ходите через сад или еще того хуже — через заднюю дверь. Будьте там, где сговорились, я тоже постараюсь быть. Приду вовремя, как из ружья.

Крик радости чуть не вырвался у Пола: Бэрт ни о чем не подозревает, благоприятная возможность не упущена. Он едва дождался среды. Последние сорок восемь часов ему не давала покоя мысль, что запрос Берли сделал его, Пола, еще более подозрительным в глазах местных властей. Сейчас же он с чувством облегчения убедился, что небольшая заметка в «Курьере» касательно его отца прошла в Уортли незамеченной.

Но, к сожалению, он ошибался.

Глава XVIII

В то самое утро и в тот самый миг, когда Пол получил письмо Бэрт, человек лет пятидесяти, слегка располневший, но с резкими и немного актерскими чертами лица, покончив с завтраком, стоял у окна своей гостиной и смотрел на широкую лужайку, пестревшую яркими клумбами и всю обсаженную кустами рододендронов. Из соседней комнаты доносилась болтовня двух его дочерей, которые собирались на бега шотландских пони, устраиваемые школой св. Винифрид; время от времени в эту болтовню вставлял какое-то веселое замечание любимый грудной голос, принадлежавший его обожаемой жене Кэтрин. Несмотря на эти приятные свидетельства семейного согласия, на душе у сэра Мэтью Спротта было неспокойно.

Появление горничной, которая принялась неслышно убирать посуду с уставленного яствами стола, прервало течение его мыслей; бросив на нее сердитый взгляд, всегда имевшийся у него в запасе для малых сих, сэр Мэтью вышел в холл. Вся маленькая компания уже собралась там. Его жена, как раз натягивавшая длинные перчатки, выглядела поистине очаровательной в изящной меховой шапочке и горжетке из того же пушистого коричневого меха; очень милы были и аккуратненькие девочки в брюках для верховой езды и вельветовых жокейских шапочках, державшие в руках стеки с золотым набалдашником, которые он подарил им на Рождество. Старшей было уже шестнадцать лет — стройная, темноволосая, со спокойными манерами, она очень напоминала мать. Младшей же только минуло двенадцать — приземистой, полной фигурой и ярким румянцем она выдалась в отца.