|
В прошлом ему случалось испытывать приступы инстинктивного отвращения: существуют натуры взаимно антагонистические, вражда вспыхивает в них с первого же взгляда. Но чувство, которое сейчас владело Полом, не шло ни в какое сравнение с будничным чувством антипатии. Темная, роковая ненависть вставала из глубин его существа. Он представлял себе, что этот человек говорил об его отце, представлял себе беспощадный, неумолимый допрос, которому он его подверг. Конечно, постоянное соприкосновение с преступниками неизбежно вскармливает презрение, а привычка притупляет даже тонко развитую чувствительность. Тем не менее этот представитель власти облекся в панцирь такой непроницаемости, что ничего человеческого в нем уже не осталось. В груди Пола закипела неутолимая жажда мести.
Внезапно воцарилась тишина. Судья закончил свое резюме. Шаркая ногами, удалились присяжные. Зал быстро опустел. — Четыре часа, — заметил Кэслз, поджимая свои бледные губы. — Самое время для них пить чай. — Как вы можете… Тот в ответ лишь передернул плечами с циническим безразличием. — Так ведь это же их каждодневная работа… Фирма Омэн и Спротт. Интересно, скольких эти двое прикончили за пятнадцать лет? Может быть, выйдем? — Нет, — сквозь зубы процедил Пол и отвернулся. Его сосед слева, с видом завсегдатая, поедал сандвичи из бумажного кулечка — маленький человек со впалой грудью и жидкими волосенками, зализанными на желтой, как воск, голове. Он доверительно обратился к Полу: — Вы оба немножко опоздали и пропустили самое занятное. Спротт был очень неплох в своей заключительной речи, но надо вам было его слышать утром. Ну и дал он ей жару! Рылся в самой страшной грязи, поднял всю муть со дна… Она чуть не разрыдалась. Гул прошел по залу. Я даю присяжным еще десять минут. Они ее вздернут, как пить дать. Видели их старшину? Бьюсь об заклад, что жена ему спуску не дает и просьбы о снисхождении не воспоследует. Занятно, а? Куда там футбольный матч! «Неужели они все такие?» — думал Пол. Жара на балконе вызывала у него тошноту. Но тут вернулись присяжные и вместе с ними весь состав суда. — Виновна! Ну, конечно, маленький человек, завсегдатай суда, предсказал это, но не крик несчастной, скорчившейся под своей шалью на скамье подсудимых, но не длительный пароксизм кашля и возмущенное движение в зале, за сим воспоследовавшее. Его лордство, невозмутимый, хотя и раздосадованный, вынужден был на время умолкнуть. Затем принесли черную шапочку. Пол широко раскрытыми глазами смотрел, как этот траурный убор надевали на судью. И когда прозвучали слова: «Повесить и держать в петле, покуда не умрет» — пятнадцать лет точно канули в воду. Сознание, что все это перенес, пережил его отец, пронзило Пола, он почувствовал себя на месте отца: он корчился в муках, хотел кричать, но голос ему не повиновался, он ловил воздух ртом. — Конец, — не без удовлетворения сказал Кэслз. — Недурно для утренника! Пол, как одурманенный, шел за ним вниз по лестнице и потом через обширный внутренний двор. Когда они вышли на улицу, Кэслз остановился. — Не перекусить ли нам где-нибудь? — Мне кусок в горло не пойдет… Кэслз положил руку на плечо своего-спутника. Казалось, он с холодным любопытством следит за каждым движением души Пола — так через увеличительное стекло смотрят на мошку, проколотую булавкой. Но под мертвенной маской бурлили чувства темные и страстные. — В таком случае не вернуться ли нам ко мне, чтобы распить бутылочку? Сейчас это будет очень кстати! — Хорошо. Пол не думал о том, что делает или куда идет. Они двинулись в путь.
Глава XXVI
Когда они вернулись в комнатку Кэслза, Пол бессильно опустился в кресло. |
