Изменить размер шрифта - +
В тех мелодиях, которые звучат в каждом из нас. А ты собери эти мелодии в один пучок, чтобы они стали гармонией. Хотя бы на те полтора часа, что идет фильм.

— Нет. Дождя не будет. Будет гроза.

— Или Кубрик. «С широко закрытыми глазами». Я смотрел его раз десять и всё не мог понять. Потом только дошло. Недавно. Её измена во сне была более реальна, чем его стремление изменить наяву. У него не вышло, а у неё получилось. Потому что изменяешь не кому-то, а себе. А себе изменить проще, не надо даже надевать карнавальную маску… Мы все живём с широко закрытыми глазами, — добавил он.

Продюсер протянул ладонь, подождал, когда на неё упадет капля дождя, но так и не дождался. Со стороны казалось, что человек просит милостыни. Утки поплыли к другому берегу вслед за селезнем.

— Снимешь ещё свой фильм, — сказал Продюсер. — Не горюй так. Я тоже учился совершенно другому. Сейчас и говорить не хочу. А тогда — что, глаза открыты были, что ли?

— Не знаю. В каждом времени есть хорошее и плохое. Но человек хочет видеть одно и не замечать другое. Но нельзя насильно заслонять ему то то, то это. Уж лучше вообще ослепить, чтоб не дергался.

— Понял твой намек. Но вот что тебе отвечу. Хемингуэй как-то сказал, что лишь три струны трогают читателя за самое сердце — это любовь, смерть и деньги. В данном случае слова эти применимы к любому телевизионному шоу. Чем я занимаюсь уже двенадцать лет. А у Пушкина нашего проскочила другая мысль, тоже про три пути к сердцу читателя — это страх, сострадание и смех. И оба правы, потому что формулы их схожи. Смерть — страх, любовь — сострадание, деньги — смех, поскольку это действительно смех, если относиться к ним серьезно. И всем этим мы призваны заниматься, иначе ничего путного не получится. Смешать все ингредиенты в одной кастрюле. Задумайся об этом.

Режиссёр посмотрел на небо, ещё сильнее затянутое тучами; солнечные лучи еле пробивались сквозь них.

— Ты прав, — произнёс он. — Будет гроза.

 

11

 

Но грозы всё не было и не было.

— …Наверное, и не будет, — подумал вслух Алесь, поглядев на Катю.

Они шли по Звездному бульвару, удаляясь от Останкино. Телебашня высовывалась из-за домов, словно следя за ними. По крайней мере, плевшийся позади Оператор точно следил, улавливал подходящие момент, ракурс, звуки, мимику. Иногда забегал вперед. Со стороны казалось: вот три болтающихся без дела приятеля решили увековечить себя для будущего, на фоне выгуливаемых собак. Собак в этот час на бульваре было действительно много. Больших и маленьких, с ошейниками и без. Одна из них, средних размеров, с любопытством подбежала к Кате. Девушка не удержалась, погладила, присела на корточки.

— Кто таков? — спросил Алесь.

— Эрделька, — ответила Катя. — Девочка.

А хозяин уже звал откуда-то из-за деревьев:

— Лера! Ко мне!

Вильнув хвостом, собака помчалась обратно.

— Надо же! — удивился Алесь. — Девочка, а с бородой. Ты, наверное, своим лабрадором пахнешь. Собачница, значит. Так и запишем. А я люблю псов простых, дворовых. Чтобы сразу что-нибудь оттяпал, коли чужой. Вот у меня…

— Не надо больше про Апельсина, — сказал Оператор. — Это мы уже все слышали. И другой всякой «клюквы» тоже не надо.

— А твое дело вообще в дырку смотреть, — обиделся Алесь. — И кнопки нажимать. В нужное время.

— Нету пока никакого времени, ни нужного, ни ненужного, — вошел в спор тот. — Чепуха одна.

Быстрый переход