Обычно студентам нравилось, когда их брали на обход. Это напоминало работу семейных врачей в прежние времена. Прийти домой к больному, присесть на краешек постели к пожилой женщине, которой трудно дышать. Не торопиться уложить ее в больницу, а попробовать сначала увеличить дозу мочегонного. Или вот пятилетний ребенок с высокой температурой и высыпанием на грудке; мать прокричала в трубку, что не решается везти его в клинику, пусть врач поскорее придет к ним домой. Увидев чемоданчик, мальчуган завопил, и Акселю пришлось надуть резиновую перчатку, как воздушный шарик, нарисовать на ней ручкой рот, нос и уши. Почти сразу плач утих, и Аксель смог осмотреть ему уши, горло и глаза без каких‑либо протестов; осмотреть глаза ребенок позволил даже Мириам. Аксель уверил мать, что причиной и сыпи, и температуры была детская розеола и что наверняка у половины детского сада то же самое. Но все‑таки оставил ей номер своего мобильного с разрешением звонить, если ее что‑то будет беспокоить. Когда они уходили, мальчишка, сидя на диване, играл с шариком из перчатки и все порывался показать Акселю пожарную машину, которая была спрятана под диваном.

Они закончили обход к половине пятого. Аксель остановил машину в «кармане» для автобусов на Майурстюа.

– Тогда до понедельника, – сказала она, не двигаясь с места.

– А завтра?

– Завтра я не смогу прийти. А в пятницу у нас общие лекции.

Он вырулил обратно на Хирке‑вейен.

– Ты ведь на Руделёкка живешь, кажется? Так я могу тебя там высадить.

Пока они ждали зеленого сигнала возле Уллеволской больницы, он думал о Сольвейг Лундвалл. Она лежала там в совершенно пустой палате, спала, наверное, потому что, чтобы перебороть ангела бездны, овладевшего ею, ей наверняка вкатили лошадиную дозу. «Должно случиться что‑то ужасное, Аксель. Будут гибнуть люди».

– У меня есть брат, – сказал он вдруг, въезжая на улицу Хельгесенс‑гате. – Близнец. Я его не видел больше двадцати лет.

Она ничего не сказала, но он заметил, как она посмотрела на него.

– Я уж думал, что он умер. В каком‑то смысле это так и есть… Может быть, это его Сольвейг видела сегодня на улице.

– Остановите здесь, пожалуйста, – сказала Мириам. – Я вон там живу. – Она показала на одно из старых кирпичных зданий. – На четвертом этаже, последнем.

Он поставил машину на холостой ход, потянул кверху ручной тормоз.

– Может быть… – начала было она. В ее карих глазах были зеленоватые крапинки. – Не хотите чашечку кофе?

Ему очень хотелось подняться к ней в квартиру на последнем этаже. Посидеть у нее в гостиной. Ощутить тот покой, что исходил от нее. Рассказать ей что‑нибудь, он еще не знал, что именно. «Некоторые люди умеют слушать, – подумал он, – а другим только дай потрепаться. Вот она из тех, что слушает».

– Если бы я только мог, – сказал он.

Ее глаза распахнулись еще шире.

– Извините, я не хотела…

Он положил ладонь на ее руку. Не стал ничего объяснять. Ни слова об уроке верховой езды у Марлен или о том, что он обещал сварить рис.

– Тебе не за что извиняться, Мириам. – Он в первый раз назвал ее по имени. – В другой раз я с удовольствием выпью с тобой чашечку кофе. Если ты не передумаешь.

Выйдя из машины, она оглянулась.

– Не передумаю, – сказала она с улыбкой и захлопнула дверцу.

9

Четверг, 27 сентября

По четвергам Аксель никогда не назначал приема на послеобеденное время.