|
Большой — китайской работы, а тот, что поменьше, лежащий на другом конце комнаты, — кажется, бухарский, впрочем, точно не знаю. Видимо, стоит изучить литературу о коврах. У меня никогда не хватало на это времени, потому что красть ковры — хлопотно, прямо-таки гиблое дело.
Сначала, естественно, я подошел к письменному столу. Это было старинное шведское бюро, целое сооружение из дуба, с убирающейся крышкой. Меня потянуло к нему не только потому, что я люблю такие столы, но и потому, что в одном из его многочисленных ящиков, ящичков и тайников заключалось то, ради чего я, собственно, и находился в квартире №311. Так, во всяком случае, сказал мне тогда человек-груша — узкоплечий коротышка с неохватной талией и бегающими глазами, и у меня не было оснований не верить ему.
— Там стоит старый письменный стол, — говорил он, устремляя свой взгляд поверх моего левого плеча. — Здоровенный такой, с поднимающейся столешницей. Столешница поднимается, сечешь?
— Поднимающаяся столешница, выходит, поднимается?
Он проигнорировал мою реплику.
— Увидишь его, как только войдешь в комнату. Старая развалюха. Там он и держит эту шкатулку. Величиной она с коробку из-под сигар. Примерно вот такая. — Он задвигал ручонками, показывая размер шкатулки. — Может, немного больше, может, немного меньше. Но в принципе с коробку из-под сигар. Она синяя, шкатулка.
— Угу, синяя.
— Кожа синяя. Она кожей обтянута. А внутри, наверное, деревянная. Да не важно, что там под кожей. Важно, что внутри шкатулки.
— А что внутри шкатулки?
— Не имеет значения. — Мой собеседник нахмурился. — Считай, что внутри для тебя — пять тысяч долларов. Пять косых за пятнадцать минут работы — клево, верно? А что там внутри шкатулки — так она заперта, сечешь?
— Секу.
Его взгляд, устремленный в пространство над моим левым плечом, переместился в некую точку над моим правым плечом, но, скользнув мимо моих глаз, его неуловимые глаза презрительно прищурились:
— Впрочем, замки для тебя — пустяк.
— Что ты, замки для меня совсем не пустяк.
— Этот замок... ну, в шкатулке... его нельзя открывать.
— Ясненько.
— Будет очень плохо, если откроешь. Ты просто приносишь мне шкатулку, получаешь остальные денежки, и все довольны.
— Ясненько.
— Что ясненько?
— Что ты мне угрожаешь. Это интересно.
Глаза у него полезли на лоб, но тут же вернулись в нормальное положение.
— Угрожаю? Ты что, парень? Угроза и совет — две большие разницы. Я и не думал тебе угрожать.
— А я и не думал открывать замок в твоей поганой синей кожаной шкатулке.
— Она только обтянута кожей.
— Понятно.
— Хотя это вряд ли имеет значение.
— Да, вряд ли... Значит, синяя. И какого цвета?
— Чего?
— Какого, спрашиваю, синего цвета? Светло-синяя, темно-синяя, лазурь, ультрамарин, кобальт, индиго?
— Какая разница?
— Боюсь притащить не ту синюю шкатулку.
— Не бойся, парень.
— Как знаешь.
— Запомни, синяя кожаная шкатулка. Запертая.
— Запомнил.
Не знаю, сколько часов я убил после того разговора, стараясь решить — открывать мне шкатулку или не открывать. Неплохо зная себя, я понимал, что любой замок представляет для меня искушение, а когда говорят, что этот замок открывать нельзя, тебя с удвоенной силой тянет это сделать.
С другой стороны, я уже не мальчик. |