|
Тихое гудение смолкло — все вокруг погрузилось в тишину. Вакуумная трубка перекрутилась и расплавилась, превратившись в дымящуюся груду омерзительных пластиковых колец. Это напоминало внутренности какого-то механического животного. Лопасть троакара была забита вязким веществом, и я двумя пальцами осторожно вытащил ее из черной массы на полу. — Демон? — переспросила мама, отступая. — Что… почему? Почему демон? Почему он здесь? — Он хотел сожрать нас, — ответил я. — Вроде этого. Клейтонский убийца, ма. Тварь, которая забирала человеческие органы. Они ему были нужны, чтобы выжить. — Он мертв? Я нахмурился, глядя на пол. Это больше напоминало остатки костра, чем тело. — Думаю, да. Но вообще-то, я не знаю, как умирают демоны. — Откуда ты вообще знаешь об этом? — спросила она, поворачиваясь ко мне. Она впилась в меня глазами, словно что-то искала. — Почему ты был на улице? — По той же причине, что и ты, — солгал я. — Услышал шум и вышел. В доме Кроули что-то происходило, он что-то делал — убивал, наверное. Я услышал крик. В машине Кроули увидел доктора Неблина — он был мертв, и я оттащил его туда, где демон не смог бы его найти. Тут появилась ты, и он двинулся сюда. Она разглядывала мое лицо, куртку, пропитанную кровью, мокрую от растаявшего снега одежду. Я смотрел на нее — она обшаривала взглядом комнату: кровавые следы моих рук на стенах и столах, вязкий прах на полу. Я почти читал ее мысли — они отражались на мамином лице. Я знал эту женщину лучше, чем кого-то другого в целом мире, и понимал лучше, чем себя самого. Она думала о моих социопатических наклонностях, моей одержимости серийными убийцами. Вспоминала тот случай, когда я угрожал ей ножом, как смотрел на покойников и все, что она читала, слышала, чего боялась с тех самых пор, когда несколько лет назад выяснилось, что я не похож на других детей. Возможно, она думала о моем отце, склонном к вспышкам насилия, и спрашивала себя, как далеко я пойду (или как далеко я уже зашел). Все эти мысли снова и снова проносились у нее в голове, она обдумывала разные сценарии, пытаясь понять, чему верить. А потом она сделала нечто такое, что безусловно доказывало: на самом деле я совсем не понимаю ее. Она обняла меня. Широко раскинула руки и притянула к себе, одной рукой обнимая мою спину, а другой прижимая к себе мою голову, — это был жест не печали, а приятия. По ее лицу текли слезы облегчения, она слегка покачивалась, пачкаясь в крови с моей куртки и перчаток, но ее это нисколько не беспокоило. Я тоже обнял ее, понимая, что ей это понравится. — Ты хороший мальчик, — сказала она, еще крепче прижимая меня к себе. — Ты хороший мальчик. Ты сделал доброе дело. Я не мог понять, о чем она сумела догадаться, но спросить не отважился, просто обнимал ее, пока она не отстранилась. — Мы должны вызвать полицию, — сказала она, отступая и потирая кончик носа. Потом притворила заднюю дверь и заперла на ключ. — И «скорую», если он сделал что-то с Кроули, как ты сказал. Возможно, они все еще живы. Она открыла кладовку, достала оттуда швабру и ведро, потом покачала головой и засунула их обратно. — Они захотят увидеть все как есть. И она осторожно обогнула горку черного вещества, направляясь в коридор. — Ты уверена, что стоит их вызывать? — спросил я, идя следом. — Они могут нам не поверить. Я прошел по коридору до приемной, в буквальном смысле наступая ей на пятки, пытаясь отговорить: — Мы сами можем отвезти в больницу миссис Кроули, но сначала надо переодеться. Я весь в крови — это может вызвать подозрения. |
