Словно тройка коней оголтелая

         Прокатилась во всю страну.

         Напылили кругом. Накопытили.

         И пропали под дьявольский свист.

         А теперь вот в лесной обители

         Даже слышно, как падает лист.

         Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?

         Все спокойно впивает грудь.

         Стой, душа! Мы с тобой проехали

         Через бурный положенный путь.

         Разберемся во всем, что видели,

         Что случилось, что сталось в стране,

         И простим, где нас горько обидели

         По чужой и по нашей вине.

         Принимаю, что было и не было,

         Только жаль на тридцатом году —

         Слишком мало я в юности требовал,

         Забываясь в кабацком чаду.

         Но ведь дуб молодой, не разжелудясь,

         Так же гнется, как в поле трава…

         Эх ты, молодость, буйная молодость,

         Золотая сорвиголова!

    1925

«Заря окликает другую…»

         Заря окликает другую,

         Дымится овсяная гладь…

         Я вспомнил тебя, дорогую,

         Моя одряхлевшая мать.

         Как прежде ходя на пригорок,

         Костыль свой сжимая в руке,

         Ты смотришь на лунный опорок,

         Плывущий по сонной реке.

         И думаешь горько, я знаю,

         С тревогой и грустью большой,

         Что сын твой по отчему краю

         Совсем не болеет душой.

         Потом ты идешь до погоста

         И, в камень уставясь в упор,

         Вздыхаешь так нежно и просто

         За братьев моих и сестер.

         Пускай мы росли ножевые,

         А сестры росли, как май,

         Ты все же глаза живые

         Печально не подымай.