Словно жаль кому-то и кого-то,

         Словно кто-то к родине отвык,

         И с того, поднявшись над болотом,

         В душу плачут чибис и кулик.

    12 июля 1925

«Видно, так заведено навеки…»

         Видно, так заведено навеки —

         К тридцати годам перебесясь,

         Все сильней, прожженные калеки,

         С жизнью мы удерживаем связь.

         Милая, мне скоро стукнет тридцать,

         И земля милей мне с каждым днем.

         Оттого и сердцу стало сниться,

         Что горю я розовым огнем.

         Коль гореть, так уж гореть сгорая,

         И недаром в липовую цветь

         Вынул я кольцо у попугая —

         Знак того, что вместе нам сгореть.

         То кольцо надела мне цыганка.

         Сняв с руки, я дал его тебе,

         И теперь, когда грустит шарманка,

         Не могу не думать, не робеть.

         В голове болотный бродит омут,

         И на сердце изморозь и мгла:

         Может быть, кому-нибудь другому

         Ты его со смехом отдала?

         Может быть, целуясь до рассвета,

         Он тебя расспрашивает сам,

         Как смешного глупого поэта

         Привела ты к чувственным стихам.

         Ну и что ж! Пройдет и эта рана.

         Только горько видеть жизни край.

         В первый раз такого хулигана

         Обманул проклятый попугай.

    14 июля 1925

«Я иду долиной. На затылке кепи…»

         Я иду долиной. На затылке кепи,

         В лайковой перчатке смуглая рука.

         Далеко сияют розовые степи,

         Широко синеет тихая река.

         Я – беспечный парень. Ничего не надо.

         Только б слушать песни – сердцем подпевать,

         Только бы струилась легкая прохлада,

         Только б не сгибалась молодая стать.