А теперь я милой ничего не значу.

         Под чужую песню и смеюсь и плачу.

    Август 1925

«Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка, смело!..»

         Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка, смело!

         Вспомнить, что ли, юность, ту, что пролетела?

         Не шуми, осина, не пыли, дорога.

         Пусть несется песня к милой до порога.

         Пусть она услышит, пусть она поплачет,

         Ей чужая юность ничего не значит.

         Ну а если значит – проживет не мучась.

         Где ты, моя радость? Где ты, моя участь?

         Лейся, песня, пуще, лейся, песня, звяньше.

         Все равно не будет то, что было раньше.

         За былую силу, гордость и осанку

         Только и осталась песня под тальянку.

    8 сентября 1925

«Я красивых таких не видел…»

Сестре Шуре

         Я красивых таких не видел,

         Только, знаешь, в душе затаю

         Не в плохой, а в хорошей обиде —

         Повторяешь ты юность мою.

         Ты мое васильковое слово,

         Я навеки люблю тебя.

         Как живет теперь наша корова,

         Грусть соломенную теребя?

         Запоешь ты, а мне любимо,

         Исцеляй меня детским сном.

         Отгорела ли наша рябина,

         Осыпаясь под белым окном?

         Что поет теперь мать за куделью?

         Я навеки покинул село,

         Только знаю – багряной метелью

         Нам листвы на крыльцо намело.

         Знаю то, что о нас с тобой вместе

         Вместо ласки и вместо слез

         У ворот, как о сгибшей невесте,

         Тихо воет покинутый пес.

         Но и все ж возвращаться не надо,

         Потому и достался не в срок,

         Как любовь, как печаль и отрада,

         Твой красивый рязанский платок.