В интересах арестованных было затягивать следствие — чем больше проволочек, тем больше времени для подготовки побега.

Однако следовало поторопиться: из Сущевской полицейской части вырваться трудно, а из тюрьмы и совсем невозможно.

Записки, а иногда встречи с товарищами позволяли Землячке быть в курсе того, что происходило в мужской камере, а там деятельно готовились к побегу.

Были подготовлены квартиры, найдены деньги, изготовлены паспорта. Терехов еще раз обследовал прилегающую к полицейскому участку местность. Катенина собиралась печь куличи.

В предпраздничные дни в полицейскую часть поступало много передач для арестованных, это не только не возбранялось, но и поощрялось. Арестанты побогаче щедро делились полученными яствами с надзирателями и городовыми, а победнее не осмеливались протестовать, когда тюремные служащие отбирали что-нибудь из их передач для себя. Поэтому на пасху разрешалось передавать даже спиртные напитки.

— Лидия Михайловна, голубчик, побольше вина, — наказывала Землячка Катениной. — Сердобольные купцы навезут для арестантов и еды, и выпивки, но добавить никогда не мешает. Перед пасхой тюрьма при части завалена передачами, осматривают и проверяют не слишком строго, особенно если делятся.

Пасхальную ночь праздновали в тюрьме не менее шумно, чем на воле. Хватало и водки, и вина. Еще с вечера надзиратели собирались небольшими компаниями, готовились разговляться прямо на посту, в тюрьме.

Ночью в камеру к Землячке заглянул надзиратель Овчинников.

— Барышня! — позвал он ее. — С вами женишок ваш желает похристосоваться.

Он был навеселе и потому особенно добродушен.

Землячка вышла в коридор, там уже стоял Ярославский.

— Отойдите в уголок, только ненадолго, — сказал Овчинников. — А я посторожу.

Тускло светила лампочка, от стен пахло масляной краской, из-за окон наплывал благовест.

— Розалия Самойловна, побег намечен на первый день пасхи, — быстро сказал Ярославский. — Самый разгул, в тюрьме все перепьются, и в городе пьяных видимо-невидимо, как-нибудь уж постараемся устроить, чтоб вас выпустили из камеры.

— Нет, я не побегу с вами, — решительно отказалась Землячка. — Присутствие женщины привлечет к вам внимание, да и стеснять буду я вас при побеге.

— Но мы не можем вас оставить, — запротестовал Ярославский. — Тем более что суд состоится, даже если вы одна окажетесь на скамье подсудимых.

— Я уйду, у меня тоже все подготовлено, — уверенно сказала Землячка. — Но вместе с вами уходить мне не следует.

Ярославский пожал плечами. Землячка всегда категорична, ее невозможно переубедить, если она приняла решение. Он только еще раз предупредил:

— Но помните, уйти вам необходимо, этого требуют интересы всей организации.

— Я все знаю, — согласилась Землячка. — Однако поймите, я не вписываюсь в ваш ансамбль.

Тут их сторож позвякал ключами — в коридоре пусто, никто не появлялся, но самому Овчинникову хотелось поскорее присоединиться к собутыльникам.

— Прощайте же…

Ярославский наклонился к Землячке — надо же сделать вид, что христосуются, и они разошлись.

Землячка вернулась в камеру.

— Ну как? — поинтересовалась Генкина. — Что-нибудь получается?

— Узнаем завтра, — уклончиво сказала Землячка. — Может быть, и получится…

Она не стала больше ничего объяснять, и Генкина не расспрашивала. За несколько дней совместного пребывания в камере она уже изучила этот характер. Землячка никогда не говорит больше того, что хотела сказать.