Изменить размер шрифта - +
Смущенно-виноватый взгляд из-под опущенных ресниц, нервно сжатые пальцы — как раз на уровне груди, чуть опущенные уголки губ.

— Дилан! Мне очень стыдно за свое поведение тогда… когда ты вернулся с войны. Я была эгоистична и не знала жизни. Я знаю, что заставила тебя страдать. Я прошу у тебя прощения.

— Все осталось в прошлом, — натянуто произнес он и добавил: — Твои извинения приняты. Теперь я могу идти?

Он спрашивал у ее позволения! Миранда улыбнулась про себя. Ничего не изменилось, он по-прежнему в ее власти. К тому же Дилан наверняка понимает, какой жалкой заменой ей является эта фабричная девчонка, пусть и родившая ему сына. Кстати, а его ли это ребенок? Что-то слишком быстро у них все получилось!

Миранда подумала о том, как хорошо было бы вновь ощутить покорность и нежность прежнего поклонника — особенно где-нибудь на природе, на заднем сиденье «роллс-ройса». Ее начали утомлять властные манеры мужа. При мысли о том, чтобы изменить Кермиту с Диланом, внутри ее существа будто взорвалось что-то горячее и яркое. Однако когда губы Миранды властно и требовательно прижались к губам бывшего жениха, Дилан отшатнулся, как от укуса ядовитой змеи.

— Что тебе нужно? У меня больше денег, чем у Кермита Далтона, к тому же теперь я не выгляжу чудовищем?!

Лед в его глазах растаял, обнажив то, что всегда было частью его натуры: уязвимость. Буквально каждая линия его тела выражала сопротивление, но нападать он не умел.

— Помнишь, что было между нами? — промолвила Миранда, не отвечая на вопрос. — Ты стал моим первым мужчиной, а я — твоей первой женщиной. Только ему неизвестно об этом.

— Если я что-то и должен Кермиту Далтону, оно не имеет отношения к тому, о чем ты сейчас говоришь. Оставь эти игры: ты никогда меня не любила!

Миранда улыбнулась лукаво и нежно, зная о том, что в эти мгновения на ее щеках появляются ямочки, а глаза соблазнительно поблескивают.

— Откуда ты знаешь?

И увидев его растерянность, вновь содрогнулась от сладостного желания. Дилан был у нее на крючке. Миранда пока не знала, что станет с ним делать: просто поиграет или зайдет дальше.

— Куда ты намерен девать эти восхитительные рисунки?

— Не знаю.

— Твой талант заслуживает того, чтобы эти работы были выставлены в какой-нибудь известной галерее. Столь великолепное исполнение и такая выигрышная тема!

Дилан ничего не сказал на это. Он только спросил:

— Твои родители живы?

— По-видимому, нет. Не нашлось никаких следов. Так было со многими…

— Приношу свои соболезнования. Твой отец был замечательным человеком. А теперь мне пора идти.

Когда Нелл решила выпить кофе с пирожными, Дилан тоже съел две штуки. Она была поражена: он никогда не ел даже безобидных десертов, не говоря о пирожных со взбитыми сливками!

— Ты же не любишь сладкое?

— Иногда вкусы меняются, — ответил он, и при этом его глаза странно сверкали. — Вегетарианцы набрасываются на мясо, а поклонники мясной пищи вдруг испытывают к ней отвращение. Полагаю, я могу есть что угодно: мне уже ничего не грозит.

Когда вечер закончился, они вышли на площадь Гранд-Парад, где со дня основания города проходили военные парады. Сити-Холл располагался чуть восточнее набережной, и Дилан решил проехать вдоль моря.

Со стороны гавани плыл белый туман, пахнувший сыростью, солью и водорослями. Бледное лицо Дилана в сумерках выглядело чужим, на нем лежали тени, и оно было странно опустошенным. Нелл посмотрелась в зеркало: золотая корона ее волос сейчас казалась тусклой, а глаза потемнели.

— Скажи, тебя никогда не мучает прошлое? — спросила она мужа, и он, не колеблясь, ответил:

— Порой это случается, но я ни о чем не жалею.

Быстрый переход