– А вы понимаете, что это нелепо будет выглядеть, для многих смешно, а главное, чуть ли не символично?

– Другого выхода у нас нет. Так что давайте, я вас прошу, подготовьтесь и приходите ко мне, мы прорепетируем, как это лучше сделать. Вы же автор, напишите себе текст сами. Это им там, наверху, тексты пишут, а вы уж сами. Не отчаивайтесь, не надо, вы – Михаил Николаевич. Имя предыдущего президента – Михаил, а отчество сегодняшнего – Николаевич. Чувствуйте себя эстафетной палочкой!

Его ирония вернула меня к нашей, насмехающейся над нами, реальности. И я решил приколоться. Все наши главы, сколько я помню поздравлений, строили их по определенной формуле. И я решил от этой формулы не отходить. Свое поздравление выстроил с теми же «заходами» и с теми же «алаверды»: поздравляю вас, дорогие рабочие и крестьяне, поздравляю вас, медики, поздравляю вас, учителя, военные, пенсионеры… и тэдэ и тэпэ – по всем слоям бывшего советского человечества.

Поздравил даже бывших коммунистов и лично Михаила Сергеевича Горбачева. Мне было его тогда жалко. Хотя я никогда не относился к нему с большой любовью и считал, что благодаря ему многое развалилось в нашей стране, но в последний год его так унижали, что я искренне ему сочувствовал. Через много лет, когда мы с Горбачевым впервые встретились, он поблагодарил меня за это выступление, сказав: «Вы чуть ли не единственный, кто меня поздравил в тот тот год публично».

Правда, тот позитивно-прикольный юмор, который был заложен в ироничную интонацию моего поздравления, мало кто из телезрителей заметил. Все были шокированы самим фактом появления лица известного сатирика вместо президента. Как сказал позже Ширвиндт: «А чему тут удивляться: если политики взяли на себя роль сатириков, то сатирики должны взять на себя роль политиков». Единственный, кто обратил внимание на все эти тонкости моего поздравления, вплоть до обращения к Михаилу Сергеевичу, был Егор Яковлев. Он позвонил мне на следующий день и сказал: «Вы сами не знаете, какой вы замечательный политик! И тонкий. Вам надо когда-нибудь пойти в политику». В то утро я был после такого похмелья, что пошутить удачно в ответ мне не удалось, и Егор Яковлев, кажется, принял мой ответ скорее за оскорбление всех политиков: «Я не пойду в политику, – ответил я, – потому что у меня еще есть способности!»

В ту ночь я действительно здорово напился. Я понимал: то, что произошло, было символично. Начинался самый парадоксальный период нашей истории. И я стал эпиграфом к этому периоду. В ту новогоднюю ночь, после записи «Голубого огонька», я летел в самолете в Ригу. Напоил от радости всех пассажиров. С моей подачи все надрались до такой степени, что даже пытались водить в самолете хороводы, а кто-то предложил попробовать перебегать толпой с правого борта на левый и проверить, будет ли самолет раскачиваться…

Интересно, что до сих пор, когда я выступаю с концертами в каких-то городах, зрители иногда называют меня Михаилом Сергеевичем. А одна из зрительниц призналась, что ей в ту ночь позвонила соседка ровно в 12:00 и с ужасом спросила: «А что, у тебя тоже Задорнов в телевизоре?!»

…Егор Яковлев мне больше никогда не звонил. Видимо, обиделся за политиков. Я же по-прежнему считаю, что политика – это безразмерная емкость, набитая серостью. Политики уверены, что они вершат судьбы народов, а на самом деле они – просто петрушки в ручонках разжиревшего интернационала!

Слухи тут и там

Из беседы Михаила Задорнова с журналисткой рижской газеты «Суббота» Ритой Трошкиной

– Михаил Николаевич, а почему в свое время на вас обижался сосед по дому Коржаков?

– В 91 – м году у меня брали интервью журналисты какой-то желтой газеты, не помню даже названия, она рассовывалась по почтовым ящикам бесплатно, поэтому имела огромный тираж.