|
Вот и приходится на два фронта действовать – на работе и дома. Она помахала листком многотиражки. – Читали? – Читал, как же, – сказал Новиков, – зря вашу фамилию не напечатали. – Зачем моё имя, – сказала она, – достаточно, что напечатали про бригаду, а впрочем, конечно, прочитать было б своё имя ещё приятней. – Она смутилась от этого признания, погладила Машу по руке и спросила: – Дочка ваша? Маша, обняв отца за шею, громко с вызовом произнесла: – Да, я его дочка, он подземный, никому его не отдам, никуда его не отпущу. – И, помолчав немного, увещевающе спросила: – Тётя, зачем вы сердитая? Что вас в газете не напечатали? Брагинская пробормотала: – А мой Казик отпустил своего папу, никогда он к нам не приедет. – Дура ты, Машка, – сказал Новиков и добавил: – Хватит на мне верхом ездить, ходи своим ходом. И он снял девочку с плеч и поставил её на землю. – Вы бы к нам зашли как-нибудь, – сказал он – с женой моей познакомитесь. Брагинская покачала головой: – Спасибо, где уж мне ходить, еле успеваю с домашними делами справиться перед работой. – Да, трудненько приходится, – проговорил Новиков, – жмём уж, действительно, очень сильно. Теперь-то можно будет полегче, а то и мужские кости трещат от такой работы. Он поглядел на лицо женщины и виновато вздохнул – действительно нажали сильно. Уж на что здоров Девяткин, и тот под утро в конце смены сказал: – Ломает меня, словно от гриппа. Кажется, всю жизнь на производстве работал и ничего, а тут, в забое, прямо не выдерживаю. – Ничего, ничего, вот сейчас подтянули, подогнали, темп сейчас примем нормальный, – проговорил, прощаясь с откатчицей, Новиков. «Интересное дело, – подумал он, – вспомнить, как я всю жизнь работал, и, кажется, как начал, так и сейчас работаю. А в действительности весь советский рост в промышленности я своими руками перемерил. Начал с того, что с санками ползал, а теперь во весь рост стою, и кровли не видно, а в забое теперь завод размещается, а раньше обушок, да санки, да топорик, да лампочка бензина. Вот и жизнь так должна была расшириться, как работа в тяжёлой промышленности, чтобы кровли не видно, а народ в землянках живёт. Подрубила нас война». Он поглядел на три запыленные легковые машины, стоявшие у входа в контору, одна из них, «эмочка», принадлежала начальнику шахты, на второй, «ЗИС-101», ездил секретарь обкома, а третья, иностранной марки, кажется, принадлежала директору военного завода, расположенного у соседней железнодорожной станции. – Зря пришёл, хоть и вызывали, начальство собралось, – сказал Иван Павлович, обращаясь к шофёру шахтной машины, с которым был знаком. – Чего зря, раз вызывали? Новиков рассмеялся – Знаешь, если уж три машины собралось, значит начальство заседание устроило Увидят друг друга – и заседать, уж без этого не могут. Сами не рады. Притяжение. Знакомый шофёр рассмеялся, девушка, сидевшая у руля заграничной машины, тоже улыбнулась, а водитель обкомовского «ЗИСа» неодобрительно нахмурился. В это время из открытого окна конторы выглянул начальник шахты и сказал: – А, Новиков, зайдите к нам сюда. В коридоре, увешанном объявлениями, Новиков узнал от встретившегося ему начальника участка Рогова что на шахту приехал уполномоченный ГОКО, провёл техническое совещание. – Он сейчас у начальника шахты, – скачал Рогов и, подмигнув Новикову, добавил – Не робей, брат. – Эх, куда же мне Машу девать – растерянно оглянула Новиков – Я думал на минутку меня вызывают, акт подписать. А Маша ухватила крепко отца за руку и предупредила. – Папа, ты меня не оставляй, я крик подниму. |
