К Сысоеву подошёл Нуриманов.

– Здравствуй, Володя. Вот как встретиться привелось…

– Ничего, Николай Ахметович, живы будем – не помрём.

Даже улыбнулся. А потом внутри что-то оборвалось. Закричал:

– Оставьте меня! Оставьте!

Упал грудью на барьер, под рубашкой волнами заходили лопатки.

– Граждане, прошу отойти от подсудимого, – сказал конвойный милиционер, отодвигая любопытных.

– Ну, какие будут мнения? – спросила Степанова.

– Мнения… – заёрзал Гуляев. – Ну какие тут мнения? Тут, Анна Ивановна, не столько мнения, сколько сомнения…

– Сомнения – тоже неплохо. Поговорим о сомнениях.

– Ну, прежде всего частное определение в адрес комбината выносить надо. Эти деятели, Матвеев и Коспянский, наломали дров. Как, Клавдия Тимофеевна? Согласна?

– Согласна.

– Если разобраться, они парня на преступление толкнули. Покрутился, повертелся – работы нет. Ну и того…

– Да, отказ в приёме на работу, безусловно, сыграл крайне отрицательную роль, – поддержала Гуляева Блинова. – Как вы считаете относительно частного определения, Анна Ивановна?

– Я – «за». Частное определение вынесем. Случай, по-видимому, у них не первый, а вопрос трудоустройства амнистированных – государственный вопрос. Это ясно. А как с Сысоевым решим?

Наступило молчание, которое прервал Гуляев.

– Какое наказание по закону за повторную кражу?

Вместо ответа Анна Ивановна протянула ему Уголовный кодекс.

– Мда, – крякнул Гуляев, – строгонько!

– Строго, но справедливо. Рецидив.

– Рецидив-то рецидивом, – сказал Гуляев, – но как хочешь, Анна Ивановна, а у меня рука не поднимется ему такой приговор подписать.

– А на какой приговор рука поднимется?

– На оправдательный! – Гуляев рубанул перед собой воздух ладонью.

– Оправдать?

– А что?

– Но ведь он украл.

– Украсть-то украл, но обстоятельства… – уже менее уверенно сказал Гуляев.

– Обстоятельства, конечно, серьёзные, – согласилась Анна Ивановна. – Очень серьёзные. Пожалуй, при таких обстоятельствах и вы, Всеволод Феоктистович, чего доброго, могли бы кражу совершить.

– Я?! – возмутился Гуляев. – Я, рабочий человек, чтобы крал? Да я лучше с голоду подохну, а чужого не возьму.

– Значит, не украли бы ни при каких обстоятельствах?

– Конечно ж, о чем речь!

– А он украл…

– Гм.

– Следовательно, обстоятельства не могут служить для него полным оправданием. Кража остаётся кражой. Верно?

– Ишь как повернула… Ну, верно, – неохотно согласился Гуляев. – Все верно, и все неверно. Вон как. Не могу я на свою рабочую совесть такого приговора брать…

– А теперь послушаем Клавдию Тимофеевну.

– Не знаю, что и сказать, – смутилась та. – На меня очень сильное впечатление произвели материалы дела. Особенно письмо Сысоева к матери. Мне кажется, нет, я уверена, что он не хотел больше вести воровскую жизнь, что это преступление – какая-то нелепость. Сысоев – это человек с ещё не установившимся характером. Он вернулся полный лучших намерений, хотел покончить со старым и наткнулся на перестраховщиков. А тут дружок, по-видимому, стал нашёптывать, что у вора только одна дорожка, что честные люди бывшего вора в своё общество не возьмут.