Вот тебе ездка, а ты тормозишь». — Ладно, — повторил он вслух. — Едем, садитесь. Вещи-то ваши где?
—А нет вещей.
— Что так? — опять насторожился Ильдар. — К родным в село и без подарков?
—А спешили очень: мать она и есть мать.
— Ладно, вам виднее, ваше это, словом, дело, — мрачнея согласился Ильдар.
Не глядя на пассажиров, разместившихся на заднем сиденье, он взял с места и включил первую скорость.
Ехал молча, на пассажиров не оборачивался. Какое ему в конце концов дело до этих молодых парней. Одеты скромно, в куртках кожаных турецких — это по 1989 году еще в новинку было. Спортивные шапочки, кроссовки.
Между собой пассажиры не разговаривали. Только переглядывались.
Ильдару не понравилось, как они переглядывались: перемигнуться можно с родственным или дружеским пониманием, а можно — как сообщники, подельники.
Ильдар ощутил спиной озноб.
То ли болезнь дала сигнал, то ли нехорошее предчувствие.
Хотел было спросить, откуда приехали. Да передумал.
То, что приезжие, сразу понял. Не по лицам или одежде. Лиц таких в Астрахани достаточно. У него и самого лицо смуглое, глаза чуть раскосые. Нет...
И не по одежде... Молодые в Астрахани, кто побойчее, кто хорошо одеться хочет, на путине, на икре зарабатывают и на одежду, и на мотоциклы, а кто и на машину. Он и сам вот на машину заработал. И что? А ничего. Денег все равно никогда не хватает. Просто надо по средствам жить. Сколько надо, столько и зарабатывать. Вот надо ему на сапоги дочкам заработать — он и зарабатывает на своей машине. А потом и передохнет. Всех-то денег все равно никогда не заработаешь. И стремиться к этому не надо. Хорошо тому живется, кому жить по средствам удается. Такая вот философия.
А что парни приезжие, это по ухватке он понял. Озираются, смотрят так, словно все вокруг впервые видят. Точно — приезжие.
«Или злоумышленники», — подумал он. И тут же посмеялся над своими смешными предположениями.
«Обычные ребята, чего там...»
И опять стал думать о своем...
Тем временем выехали за пределы города. Тут нет опасности врезаться в столб или столкнуться с встречной машиной.
Ильдар устал за смену, веки слипались, он вел машину почти вслепую, подремывая, лишь изредка приоткрывал глаза, чтобы убедиться, что едет в верном направлении.
Степь она и есть степь... Тут как в воздухе — мало шансов для столкновения. Жми педаль газа да придерживай баранку рукой.
А что для него «свое»? Конечно, прежде всего, — семья.
Вот подкалымит он сегодня немного, большую часть на крупные покупки оставит, но на мелочь чего-нибудь вкусненького купит детишкам. Приедет усталый домой, поест... жена хорошо у него готовит... А потом на диван — детишки на него заберутся, и кот тут же со своим непрекращающимся умыванием... Если бы гости приходили каждый раз, когда кот гостей намывал, так без гостей бы ужинать не садились. Хотя Ильдар и гостей любил тоже. Но детей больше. Так что, скорее всего, вначале на диван, изображать с дочками кучу малу, а уж потом — за стол.
Как бы не заснуть вдруг. Тяжелая голова совсем к баранке согнулась.
Он уже видел перед глазами несвязную картину своего домашнего вечера с детьми, женой, котом, ужином, а как бы отдельные вспышки — то тарелку жирного бараньего супа, то личики смеющихся детей, то кота, упрямо намывающего гостей.
Вроде кота перед собой видел, когда и почувствовал первый удар.
Сразу и не понял, что такое случилось.
Первая резкая мысль в голове — во что-то он все-таки в открытой степи врезался.
Это уже потом следователь прокуратуры путем последовательного, по отдельности, допроса обоих преступников, а потом перекрестного — для проверки, где врут, — выяснит, как первый раз ударили Ильдара. |