Как обычно, на дело пошли втроем: Роман, Дробов и Алиев.

Муху дождались в подъезде дома № 34 по улице Лациса, объяснили причину своего появления в столь поздний час необходимостью познакомиться с его коллекцией ювелир­ных украшений, собранных за длительное время в резуль­тате занятия его ремеслом. А заодно освободить его в его же интересах, из соображений его безопасности, от владе­ния огнестрельным оружием.

Муха юмора не оценил. Стал все отрицать — и наличие «банка» украшений, и «ствол».

Вначале убеждали, предлагали купить все укра­шения «оптом», благо что есть хорошие покупатели на Кавказе.

— Ты только покажи. Может, нам твои «цацки» и «рыжевье» и не подойдут, может, золотишко у тебя «цыганс­кое» и камешки — стекла...

— Нет у меня ничего, — твердо стоял Муха. — Что беру с клиента, то сразу барыгам и сбрасываю. Процент в «общак» четко несу. Какие ко мне претензии? Будете давить, пожалуюсь Бородину.

Бородин был в городе «в авторитете». С ним портить от­ношения никто не хотел. Да и не собирались Роман и его подельники лезть в чужую «епархию». Другие цели, другие средства.

Предложили вступить в банду, расписали в красках, как хорошо им живется, — пара часов работы с клиентом в «тачке», на следующий день — чистые «бабки» от азеров на местном рынке, и — гуляй, Вася.

Однако Вася если и хотел гулять, то в одиночку. И в бан­ду идти отказывался, грозясь своими, насколько знали Дробов и Алиев, явно преувеличенными связями с Боро­диным.

Пришлось его немного пощекотать «перышком».

А заточка у Романа острая... Чуть-чуть и прикоснулся к шее Васьки Мухачева по кликухе «Муха», а уж и кровь по­шла, красная полоска на горле осталась.

Васька кровь ладошкой вытер, побледнел. Боль в шее не такая уж и сильная. Но — страшная. Она как бы предвеща­ла страшную, острую, мучительную боль, которая хлынет от горла по всему телу, если нож Романа пройдет сквозь кожу и жилы чуть глубже...

Всегда многословный, болтливый, куражливый, с пе­сенками блатными да прибаутками, стал вдруг Муха мол­чаливым и сдержанным и без лишних слов направился вместе с бандой на квартиру Дробова для «продолжения разговора».

Как он и предчувствовал, «продолжение разговора» оказалось чрезвычайно болезненным.

Но и после изощренных воздействий на центры боли окровавленного Мухи он отказывался показывать тайники в своей квартире, где, по словам Эди Алиева, хранилось золото, бриллианты и оружие.

—  Ну, ты, козел, сам выбрал свой путь, — вытер окро­вавленный нож о изрезанную рубаху Мухи Роман. — Ты что, совсем тупой? Либо ты сдаешь нам «клад» и «ствол», либо мы тебя кончаем. Оставить тебе жизнь — себе дороже.

Муха тупо молчал.

Ему накинули на плечи старую куртку, найденную в шкафу у Дробова. Мухину хорошую оставили взамен. Кое- как тряпьем завязали раны. Поставили на ноги.

— Сам идти можешь? — прокричал в глухое после удара сковородкой ухо Васьки Мухачева Эдя Алиев.

Муха молчал.

Под руки его вывели из квартиры.

К Мухе домой идти не решились, у его старшего брата была двустволка, мало ли что. Повели Муху сразу в район биохимзавода.

Возле теплотрассы дали дрожавшему мелкой дрожью Мухе глотнуть водки из горла. Из той самой бутылки, что у него же в подъезде еще и отобрали.

Зашли поглубже в голый, припорошенный снегом кус­тарник. Роман сорвал с шеи Мухачева окровавленный мах­ровый шарф, передал Дробову. Тот не раздумывая и не примериваясь, накинул шарф на шею Мухачева, дернул на себя. Мухачев упал на колени.