Оторопев от неожиданности и нахальства русских, ойраты даже не успели перестроиться в лаву. Паника мгновенно, как ветер охватывает пшеницу, завладела всем войском. Теперь даже боги не смогли бы остановить это бегство. В тот момент у каждого убегавшего только одно было на уме: быстрее найти родной улус и откочевать подальше. Бежали алтысарцы и модоры, алтайцы и барабинцы, чатские татары и кузнецкие, побежали и все иные, кто успел. За ними, как дым пожарища, растекалась вздыбленная пыль, раздавались скрип и грохот кибиток, и коней ржание, и отчаяния вопли многие. Вдогонку им пушки сыпали свинцовый горох, озорно и устрашающе гаркали казаки, победно выли есаульские трубы…

А навстречу отступавшей джунгарской армии вылетели из-за увала с визгом и диким ревом «Э-э-э-э-э-э-х-х-ха! А-а-а-а-а!» Эпчеевы конники; впереди – могучий бег с высоко поднятой саблей. Прямо на казачью лаву погнали они толпу, что оказалась перед ними. И вмиг вражеского войска как не бывало: кого казаки посекли, кого воины Эпчея стрелами и копьями побили, кого с утеса или в реку столкнули, а кто-то и сам прыгнул, стремясь уйти от смертельного удара. Редкие оставшиеся в живых воины Равдана наперегонки бежали, скакали к увалу, надеясь затеряться в лесу. А соединенный отряд русских и кыргызов гнал их и гнал все дальше и дальше от острога, пока не устала рубить рука, пока не затупилась сабля…

Контайша Равдан в красном халате, под которым пряталась медная кираса, в расшитых сапогах с загнутыми кверху носками сидел в седле с серебряной оторочкой, ветер трепал кисточку на меховой, китайского покроя шапке. Двадцать верных нукеров окружали хана. И все они наблюдали с холма, как погибала джунгарская армия. Такого нелепого поражения никто не ожидал. Еще два дня назад исход был понятен. Русским не выстоять однозначно! Но, может, боги оттого и отвернулись от Равдана, что раньше времени возгордился он, возомнил себя великим полководцем. А ведь еще дядька, старый Галдан, предупреждал племянников: «Не воюйте с орысами! Придет время, будете просить у них помощи!»

У контайши имелись еще кое-какие резервы. Он мог бы послать в бой две сотни конников-кыргызов – совсем свежие, не успевшие побывать в бою. Их привел Тайнах, сын Искер-бега, которого еще во время первого штурма сразила русская пуля. Сам Тайнах удачно бежал из острога и просто искрился желанием отомстить орысам за пережитые мучения и позор заточения. Но Равдан опасался, что русские втянут его конников в город, где перебьют по одному в тесных, затянутых дымом улочках. А это были, по сути, последние силы контайши, если не считать сотни «серых волков» – его личной стражи.

Хан с болезненным выражением на лице не отрывал взгляда от побоища, разыгравшегося под стенами острога. Казалось, он ничего не видит и не слышит вокруг. Но обернулся, когда нукеры за его спиной возбужденно загалдели, а мурза Санчар осторожно тронул его за локоть. Толстое лицо мурзы перекосилось от испуга.

– Светлейший хан, – голос его дрожал. Знал, что плохую весть принес, а хан в таких случаях не церемонился, сам рубил голову дурному гонцу.

– Что такое? – прищурился Равдан, в груди вдруг заныло, зажгло, словно костер загорелся.

– Ставку твою, светлейший хан, русские казаки разнесли. Кого убили, кого в полон забрали…

Хан побагровел. Он вмиг забыл о жестоком разгроме. Одна, только одна мысль осталась в голове. Как там молодая любимая жена Деляш? Как сын – долгожданный первенец Галдан-Цэрэн? Неужто погибли или, того хуже, попали в плен? Имя сына Равдан только в мыслях произносил, а пока новорожденного по обычаю называли Мукевюном – плохим мальчиком, чтобы обмануть духов болезней.