Вилея вновь ускорилась. Отлетев от меня на сотню метров, она начала вытворять в воздухе что-то невозможное. Кружиться, поворачиваться, резко бросать себя из стороны в сторону, умудряясь при этом не терять концентрации и устойчивости. На фоне того, что творила Вилея, мои манёвры выглядели чем-то детским и не серьёзным.

— Ты скоро? — девушка вновь оказалась рядом. — Чего тащишься, как черепаха? Летим, муж! Так мы сможем добраться до Иллаона не за месяц, а всего за две недели! Небо зовёт!

Никогда не думал, что в Вилее спит такая страсть к скорости и безумству. Да, я летел значительно быстрей Батончика, не говоря уже о его передвижении по земле, но моя скорость даже близко не стояла с той, с которой двигалась Вилея. Она носилась, как угорелая. То отлетит, под подлетит, то сделает кульбит, то пятое, то десятое. И всё это с комментариями в мой адрес относительно того, что я слишком медленно двигаюсь. Первые сутки полёта стали для меня настоящим вызовом — как сохранить спокойствие, когда рядом с тобой летают такие эмоции? Однако постепенно воодушевление покидало Вилею. Пришло неприятное осознание, что отныне работать придётся и ей. Так, как она привыкла в Батончике, уже не поспишь. Всё время нужно стоять на ногах. Постоянно держать на себе духовную броню, чтобы мелкие частички грязи, летающие в воздухе, не оставили на лице неприятных следов. В общем, уже на следующий день Вилея летела рядом со мной, даже не думая ускоряться. На третий день вся радость испарилась. Уже к концу дня, когда нам пришлось приземляться (летать по ночам мог я, но не Вилея), моя жена пришла с уникальным предложением:

— Давай завтра на Батончике? Нам же не нужно спешить так, словно за нами все сектанты двух миров бегут? Можно же спокойно, размеренно, не торопясь. Наслаждаясь природой, а не глядя на неё сверху.

— Надоело летать?

— Ты что? Летать — это круто и здорово! Это свобода! Это скорость.

— А также работа по двенадцать часов в день, однообразие и невозможность поспасть, — закончил я, отчего Вилея рассмеялась.

Собственно, если мы что-то и выиграли по времени, то буквально сущие мелочи. Дальше поехали на Батончике, двигаясь не по общим дорогам, а по бездорожью, проезжая практически вплотную к болоту с оримальными жабами. Духовное зрение показывало, что болото успокоилось. Даже несколько отчаянных охотников попалось, что двигались за жабами в весьма странной одежде. Герлон рассказывал, что она состоит из стекла, не пропускающего концентрированный яд оримальных жаб, потому является весьма громоздкой и неповоротливой. Однако без неё выжить в суровых условиях болота невозможно.

— Зандр? — нахмурилась Вилея, когда я резко остановился. В нескольких сотнях метрах от нас в трясине развалилась крупная жаба, размерами, наверно, с хорошую собаку. Таких у нас имелась целая горка, которую Герлон постепенно оприходовал. Он разделывал по одной-две жабы в день, извлекая из них ценнейшие ингредиенты и яд.

— Нам предстоит сражаться с серебряным зародышем бога, что является координатором червоточин, — произнёс я, наблюдая за тем, как жаба забавно шевелит лапками. Она почувствовала чужаков и, невзирая на нашу ауру, уверенно гребла к нам всеми лапами, желая плюнуть.

— Герлон уже подготовил абсолютные артефакты, — парировала Вилея. — Выпустим из через аномалию и серебряного зародыша бога не станет.

— Тот Вершитель, что следил за нами у базы сектантов, находился в скрытности и не ожидал атаки. К тому же это был всего лишь заместитель Турона. Ты уверена, что у главы контрабандистов не будет брони, состоящей из тех же абсолютных артефактов? Или он не успеет среагировать? Есть у меня подозрение, что, если я атакую Безымянного, тот сумеет вывернуться, даже если выход из аномалии открою вплотную к его телу.