Заяц по прежнему приезжал два раза в неделю. Семенчук посчитал опасными встречи на озере – пацаны рыболовы, не боящиеся ни Бога, ни дьявола, могут присмотреться и трекнуть отцам и матерям. Далеко ли до греха? Поэтому компаньоны виделись с главным надсмотрщиком в хате местного лесника. Под видом родственников. Лесник не интересовался причинами визитов, его больше увлекала сумма, обещанная за кратковременное предоставление горницы.

На этот раз Заяц встретил хозяев хмурый, чем то озабоченный. Бережно выложил на стол тяжелый сверток.

– Взяли хату одного барыги. Пришлось замочить. Желток расстарался. Золотишко, колечки, камушки, – коротко пояснил он. – Все сделано чисто.

– Лягавые не сели на хвост?

– Говорю же – чисто.

– Почему тогда такой угрюмый?

Заяц помолчал, поковырял в мокром носу.

– Знающий человек с зоны трекнул: Доходягу освободили.

– Как это освободили? – не понял Сидякин. – У него же срок – червонец, а прошло всего полтора года.

– По болезни. Последняя стадия туберкулеза, вот вот сдохнет.

Нельзя сказать, что Прохор обрадовался либо загоревал – судьба сына давно уже не интересовала его. Но вдруг Марк заявится в деревню, потребует свою долю богатства – что делать, как поступить? Отказать, выгнать? Нет, на это он не пойдет, остатки совести потом замучают.

– В подвале не появлялся? – понимающе глядя на компаньона, спросил Зайца Семенчук. – Где живет?

– Хрен его знает где, – не полнимая глаз, досадливо ответил Заяц. – Только Желток боится – Доходяга станет мстить. Ведь он вместе с Хмырем подставили его лягавым.

– А ты чего струсил?

– Вовсе не струсил. Но кому охота получить перышко под ребро. Вдруг Доходяга решит, что я тоже повинен. Не только в аресте, но и в смерти Райки Вездехода. Ведь именно я отвозил брюхатую в больницу.

Наверно, трусливая мыслишка родилась не на пустом месте, подумал

Прохор. Заяц вполне мог по дороге в роддом подсунуть беременной бабе отравленное питье. Причин – множество. Надоумил мстительный Желток, подсказал хитроумный Хмырь.

Скорей всего нужно со дня на день ожидать появления в деревне сына. Задуманная ликвидация компаньона соперника оступила на второй план.

А влюбленные бабы не унимались. Теперь прогуливались по улице в непосредственной близости к избе хахалей. Демонстрировали потасканные свои прелести, смеясь, трясли вислыми грудями, поддергивали распирающими юбки бедрами.

Однажды остановились возле плетня.

– Чей же ентот расчудесный малыш? – медовым голоском спросила Фекла Настьку. – Уж не твой ли?

– Внук хозяина, – коротко ответила девка. – Я еще не замужем.

– Детишки нарождаются не только у замужних, – рассмеялась Симка. – Хозяева то дома?

– Прохор Назарович бреется, а Федор Проклович пошел за куревом.

– Покличь старшину, – попросила Симка, одергивая на бедрах юбку и охорашиваясь. – На два словечка.

Настька, подшлепнув смеющегося малыша, вошла в избу. Фекла поспешила в центр деревни к лавке. Перехватить колченогого, потребовать ответа – когда заявится для исполнения главной мужской обязанности?

На крыльцо вышел старшина. Из под расстегнутой рубашки выглядывает мускулистая, поросшая черными кудрявыми волосами, грудь, видна верхняя часть корсета. Армейские галифе, домашние тапки, непокрытая голова – человек отдыхает.

Все же подошел к калитке.

– Добрый день, Прохор Назарович, – призывно пропела баба.

– Привет, Симка, – сухо поздоровался старшина.