Обессилевшего, упавшего на рельсы, Илью Петровича подобрали ехавшие на «пионерке» поселковые и отвезли в Чужгу. Косматый, искусанный мошкой, он был страшен и напоминал беглого зека. Днем он отсиделся на пилораме, вдыхая запах свежего дерева, а под покровом ночи прокрался к знакому дому на окраине поселка, где возле магазинчика толпился народ и бывший глава «Сорок второго» вместе с женой отпускал товар. Продавец критически поглядел на него и велел жене идти топить баню. Всю ночь друзья сидели на окраине Чужги под рев мотоциклов, ругань, пьяные песни и продавали водку подвыпившей братве, причем многим приходилось давать бесплатно.

— Пидпалять, — сказал хохол горестно.

Когда все страждущие насытились, он выслушал историю, рассказанную ему узником, но, к возмущению директора, сказал то же самое, что и Борис Филиппович: — Лыши их, Илля. Хай що хотять, те й роблять.

— Там моя ученица.

— Раньше треба було думаты про свою ученицю.

— Она заложница, а заложников во всем мире освобождают, чего бы это ни стоило.

— И як ты соби це уявляеш?

— Пусть пошлют милицию, десант, армию — что угодно!

Хохол вздохнул и налил себе из бутылки.

— Мынулого року выдкололась крыжина з рыбакамы. Чоловик двадцять чи трыдцять. Треба було послаты вертолит. Послалы. Вин годыну пролитав, тай и все. Довше шукаты не став, грошей не було. Загинулы вси.

— Сколько это будет стоить? Дай взаймы!

— Кыбы я продав все, що маю, ледве выстачило бы грошей на дорогу туды. Так що забудь их, Илля. Хочеш, продавцем тебе до себе визьму?

Директор молча поднялся.

— Де йдеш? Тоби видлэжатыся треба. Ты подывысь на себе — сами мощи, а не чоловик. Кидь даколы треба помочи, що зможу — дам.

Илья Петрович вышел из дома. Мужчины, женщины, старухи, дети шли по улицам, разговаривали, ругались, что-то покупали, но больше только глазели и купить не могли. Они жили плохо, очень плохо, но худо-бедно жили, и с голоду никто из них не умирал. А где-то там в тайге погибала целая деревня. Всю следующую неделю он обивал пороги в Чужге и доказывал, требовал, убеждал, но никому ни до чего дела не было. Те люди, которые некогда приглашали его работать в райкоме партии, сидели на высоких должностях в новых органах власти и говорили с ним через губу, а то и вовсе гнали прочь. Снова сбывалось то, что говорил Борис Филиппович, и казалось порой беглецу, что истина и ложь поменялись в мире местами, сбываются лжепророчества, а пророчества не исполняются — все бессмысленно, и спасти не удастся уже никого. Он поехал в Огибалово, некогда закрытое и таинственное место, а теперь известное всей стране. Но известность не принесла космодрому удачи. Там были те же разруха и разворуха, что и в прочих местах преображенного Отечества. На летном поле стояло десятка два вертолетов. Скучающие летчики сидели и покуривали, с интересом и, как казалось рассказчику, с сочувствием слушали его повествование.

— Ну, мастак ты, дядя, сказки рассказывать, — не выдержал наконец один из них.

— Помогите им! — взмолился он.