— Сегодня, похоже, лишние калории тебя не беспокоят, — говорит Луиза, подходя к Марч.

Та купила два торта с кремом (о которых предостерегала Харриет Лафтон) и пачку фигурного печенья с шоколадной крошкой. Увидев Луизу, она освобождает руки для крепкого объятия.

— Даже не знаю, что со мной творится, — смеется Марч. — Приспичило, и все тут!

Она прекрасно выглядит в неярком свете осеннего солнца. Кожа свежая, выражение лица — необыкновенно очаровательно, как у всякой женщины, таящей в душе какой-нибудь секрет.

Луиза ждет, пока Марч заплатит за выпечку, и тут замечаема ее руке кольцо.

— Вам нравится? — спрашивает та в ответ на долгий взгляд Луизы и поднимает руку, подставляя изумруд солнечным лучам. — Осталось от Джудит Дейл.

— Да. Я узнаю его.

Они идут к парковке, Луиза пытается не замечать возникшую в боку боль.

— Какой прекрасный нынче день. — Марч смотрит в голубое небо.

— Сьюзи говорит, ты остаешься на дольше, чем планировала. Это правда?

Луиза очень надеется, что тон ее тактичен.

— Да, столько всего надо переделать в доме. Словно медленно движешься сквозь прошлое.

Марч всегда нравилась Луиза, но теперь ей не хотелось бы разговора по душам. Она вообще не хочет ни с кем говорить. Не хочет думать. Давно собирается все сказать Ричарду — и не может. По вечерам телефон звонит и звонит, но Марч не снимает трубку. А вместо этого набирает номер его офиса в неурочные часы — хорошо зная, что в такое время Ричарда там нет, — и оставляет на автоответчике жизнерадостные сообщения. Маленькие, бодрые послания, в которых нет ни грана точной информации.

— Вот, вот, моя Сьюзи тоже говорит, что дел у тебя невпроворот.

И хватит об этом. Нет нужды Луизе что-либо выспрашивать, выслушивать. Она совершенно точно может сказать, что происходит, просто глянув на Марч. Раньше она замечала подобное выражение лица у мужа: ошеломленное, наполовину озадаченное, наполовину безумное, как у человека, шарахнутого молнией и почему-то в связи с этим радостного.

— Хоть Гвен и присылают регулярно домашние задания, теперь она пристала ко мне, не отцепишь: хочет пока ходить в здешнюю школу. И я серьезно изумлю саму себя, если, чем черт не шутит, мы действительно пойдем на этот вариант.

Луиза кивает, но в душе — почти рыдание. Марч, на ее взгляд, молоденькая, не знающая жизни женщина, а все молоденькие особы — глупышки, да и только. В двадцать каждая убеждена, что все-все знает. К сорока — еще хуже: с одной стороны, осознала наконец, что все знать невозможно, с другой же, едва коснется конкретной ситуации, — по-прежнему считаешь себя великим знатоком. Когда все сказано и сделано, погода и любовь — вот те две вещи, в которых никогда не можешь быть уверена. Такой урок усваиваешь к шестидесяти годам — и тут вдруг выясняется, что никого эта новость не удивляет.

Они дошли до припаркованной в крайнем ряду допотопной, изрядно помятой «тойоты».