Марч заперла собаку в кладовой (где та в итоге проскулила ночь напролет) и стала ждать. Холлис приехал, и Марч не отстранилась, когда он стал целовать ее прямо у дверей, не отказалась подняться с ним в мансарду, запереть дверь, лечь на тесную железную кровать, где раньше они столько занимались любовью. Кругом пыль, следы присутствия мышей и скворцов, но разве из уединившихся здесь влюбленных это волнует…

К тому времени, как Холлис ушел, уже светало, однако, но счастью, в то утро Гвен проснулась позже обыкновенного. Марч пришла на кухню, когда дочь уже была там. Губы опухшие, в синяках, в волосах — смятая паутина. Однако Гвен, похоже, ничего не замечает.

— А где собака?

Тут только Марч вспомнила, что заперла несчастное животное в кладовке. Она выпускает Систер, и та отшатывается от Марч, будто и впрямь узнает, что за штучка эта женщина.

Клюквенно-ореховый торт и печенье, например, тоже ведь куплены ею не просто так: на чай приглашены Хэнк и Холлис. Она, конечно, не Джудит Дейл и не мечтает изготовить что-нибудь сама, кто все же хочет впечатлять гостей. Хочет, чтобы все сели мирно за один стол и просто были вежливы друг с другом.

— Не вздумай приглашать их вместе, — убеждала Гвен, когда Марч рассказала ей свой план. — Какое тебе дело до Хэнка, даже если мы и родственники?

— К чему это? — удивился и Холлис, — Они ведь дети. Им до одного места, одобрим мы их или нет. Все равно будут делать, что хотят. А мне, честно говоря, наплевать, одобрят ли они нас.

Ему совсем не по душе влюбленность парня. Тот стал куда мечтательнее и бездумнее прежнего: опрокидывает чашки с кофе, наступает себе на ноги, а по утрам такой потерянный, такой взъерошенный, как будто в стоге сена ночевал. Совсем его захомутала девчонка Марч — вот что печально наблюдать.

— Идиот, — ругается Холлис, видя, как парень в который раз опаздывает в школу или забывает о прямых обязанностях, — взгляни на себя.

Он не понимает, как можно в такой степени лишиться самоконтроля. Он бы так не смог, это просто не в его натуре. А кстати, какова она, его натура? Красноречивый факт: глубочайшим из всех испытанных когда-либо им наслаждений стала выплата долга Алану Мюррею.

Холлис до сих пор бережно хранит в своем бумажнике аккуратно сложенный вчетверо лист — счет за все то, что он задолжал этой семье. Счет, предъявленный ему в день похорон Генри Мюррея и росший с каждым прожитым на Лисьем холме днем: высчитанная до пенни стоимость еды, книг, одежды, зубной пасты… Временами казалось, его никогда не выплатить. И все-таки Холлис сделал это!

Он покинул Дженкинтаун с одной-единственной мыслью: заработать достаточно денег, чтобы жить с Марч где-нибудь в другом месте. Но ситуация вскоре усложнилась — как всегда в тех случаях, когда легкие деньги идут к тому, кто алчен. Первоначальный план, что ни день, менялся, в точном соответствии с растущим аппетитом. Сначала вполне хватало снять квартиру в провинциальном городке, затем в Бостоне, затем понадобился дом — ей в подарок, — причем побольше того, в котором она росла… Наконец целью стала земля, что раскинулась перед ними в тот памятный день, когда они забрались на каменную стену. Вся эта земля, ни пяди меньше.

Холлис даже не осознавал, как много времени прошло с тех пор, как он вернулся в город. У мальчишек, с которыми он бегал в школу, — теперь жены, дети. Липы, высаженные вокруг городского сквера в год его ухода, — хлипкие саженцы, упавшие бы, не подопри их шестом, не вымахали так, что тенью закрывают сквер. Получись у него купить землю вокруг озера Старой Оливы — стал бы крупнейшим землевладельцем во всех трех округах.