– Не понимаю, – сказала Али.

– Не хочу играть словами, Али, но, если бы ты понимала, он не был бы тайной.

– Да, но…

– Это то, что первые жители здешних земель называли малыми духами лесов – маниту. Малые тайны. А Китчи Маниту – великая тайна.

– Но Пан, – нахмурилась Али, – вы сказали, он отражение…

– Тут проявляется его плутовская сторона. Он становится тем, с чем ты к нему приходишь. Приходишь со страхом – он наполняет тебя паникой. – Льюис улыбкой подчеркнул последнее слово. – Приходишь со страстью – он оборачивается похотливым сатиром. Приходишь с благоговением – он предстаёт величественным. Приходишь со злом – он превращается в демона.

– В дьявола?

– Именно так. Христиане были не дураки. Они черпали из всех источников, все, что могло пригодиться. Они осуждали веселье и пляски и потому превратили в Люцифера языческого Пана, воплощавшего – по крайней мере для них – все, против чего они выступали. Но чего и ожидать от религии, построенной на страдании? Неудивительно, что фэйри не переносят вида креста, к которому гвоздями прибит сын их бога. Ты знаешь, что крест первоначально знаменовал Древо Жизни – питающее и дающее жизнь? А они превратили его в символ смерти.

Али покачала головой.

– Не смерти – возрождения. Христос умер, чтобы спасти наши души.

– И все‑таки это символ страдания. Имеется в виду, что человек должен пройти все муки этого мира, прежде чем пожать плоды в другом. На небесах. Мне не нравится мысль, что человек должен страдать всю жизнь ради сомнительной награды в следующей. Жизнь может быть и должна быть радостью здесь и сейчас.

– Да просто имеется в виду, что надо быть хорошим человеком.

– Я не против того, чтобы быть хорошим человеком, но христиане не к тому стремятся – если судить по их делам. Ты христианка?

– Да. То есть я не хожу в церковь, но в Бога верю, по‑моему…

– Мы немножко уходим в сторону, – напомнил Валенти.

«Кроме шуток?» – вставил про себя Баннон. Ему пришло в голову, что они ненароком забрели в санаторий для безнадёжных больных с психическими отклонениями.

– Так все же, кто это бегает по здешним лесам? – настаивал Валенти. – Пан, дьявол или кто?

– Мы видели оленя, – напомнила Али, – а не козлоногого человека.

– Его представляли и в таком обличье, и во многих других, – пояснил Льюис. – Я, как уже говорил, предпочитаю считать его Зелёным Человеком – темнокожим, высоким, с оленьими рогами и в плаще из зелёных листьев.

– И что он делает? – спросил Валенти.

– Ничего не делает. Просто существует. Это мы делаем то или иное, следуя своей природе.

Валенти пристально взглянул на старика:

– И вы здесь поклоняетесь ему?

– Не в том смысле, какой вы  вкладываете в это слово. – Льюис смерил каждого из них взглядом. – Вот что, – наконец сказал он. – Вам стоит остаться здесь до вечера. Пойдёмте к камню вместе с нами. Послушаете флейту Томми. Увидите танец. Может, тайна явится, может, нет. Но вы подойдёте ближе к пониманию.

– Мама сказала, что вернётся поздно, – шепнула Валенти девочка.

Он молча кивнул. Ему не хотелось говорить вслух о том, что было у него на уме. Тони опасался, что они имеют дело с какой‑то сектой, и ему вовсе не хотелось втягивать Али в её обряды.