— Защищаешь?

— Никак нет, товарищ Сталин, — вытянулся на стуле Николай Иванович. — Не имею компрометирующих данных.

— Я получил от Евдокимова и Фриновского письмо, в котором они обвиняют твоего Люшкова в огульном подходе к кадровому вопросу в Северо-Кавказском крае, — заметил Сталин и посмотрел на Николая Ивановича долгим взглядом табачных глаз.

Николай Иванович побледнел, но не от долгого взгляда Сталина, а от едва заметно изменившейся интонации голоса, в которой расслышал скрытую угрозу. Однако глаз своих не опустил. И голос его поначалу звучал все так же сдержанно и сухо:

— Они и на декабрьском Пленуме ЦК выступали против Люшкова. Спелись там… круговая порука… полная беспринципность и отход от марксизма-ленинизма-сталинизма, — ронял в тишину кабинета все более жесткие слова Николай Иванович, чувствуя, как вместе со стулом приподнимается над полом от собственной отчаянной смелости. — Они еще раскроют свое подлинное лицо, товарищ Сталин, как только поймут, что тоже находятся на крючке.

«Удивительно, — подумал Сталин, слушая Ежова, — как эти русские наглеют от собственной смелости. Вот евреи — те ведут себя совсем по-другому: значительно тоньше, умея скрывать свои чувства и желания. Но тем они и опасны».

— А что Бухарин? — спросил Сталин, додумав мысль до конца.

— Мой человек докладывает, что в кремлевской квартире не ночует, вечером возвращается на квартиру своей жены. Пишет о современном политическом положении в мировом революционном движении.

— Пусть пишет, — вяло повел рукой Сталин, вернулся за стол, сел в кресло, достал из кармана трубку, положил перед собой и только после этого добавил: — Да. Пусть пишет. Собирай о нем доказательства через других. Не торопись. Посмотрим, как он поведет себя дальше. На всякий случай подготовь Радека и Сокольникова. Бухарин меня сегодня мало волнует. Сегодня меня больше всего интересует настроение в высшем армейском командовании. Что там думают о начавшейся чистке?

— Если судить по высказываниям в широком кругу, то большинство относятся положительно, товарищ Сталин. Но это по высказываниям. В то же время поступают сигналы, что среди высшего комсостава идет брожение. В основном в связи с арестами ближайших гражданских родственников. Докладывают, что Тухачевский произнес такие слова: «Черт его знает, что творится! Ничего не понимаю!»

— Кому он это говорил?

— Уборевичу и Якиру.

— А что Уборевич? — спросил Сталин, и Николай Иванович уловил, к своему изумлению, в голосе Хозяина неподдельное любопытство.

— Уборевич ответил: «Ничего, рано или поздно разберемся».

— А Якир?

— Промолчал.

— Значит, собираются разбираться…

Сталин набил табаком трубку, закурил, снова выбрался из-за стола, походя опустил руку на плечо Ежова, чтобы оставался сидеть, пошел к двери. Оттуда до Николая Ивановича донеслось невнятное:

— Значит, собираются…

В кабинете стояла такая тишина, что слышно было, как шуршит ковер под щупающими шагами Сталина.

— А что говорят о предстоящих выборах в Верховный Совет? Как оценивают предполагаемую реформу избирательной системы? — долетело до Николая Ивановича, и он не сразу понял, что это вопрос, и вопрос, обращенный к нему.