– Хорошо, – говорит Павел Васильевич, – я расскажу, как погиб отряд Арда Алурина. Этого я вам точно никогда не рассказывал.

– Вы знаете, конечно, что до войны Граница была еще недостаточна крепка, – начинает свой рассказ Павел Васильевич. – То тут, то там мертвые ее переходили. Ну, если какой-то ход замечали, его, конечно, заделывали. Но по большому счету, Граница в те дни была как решето. На это были разные причины, сейчас не время об этом говорить. Важно, что только у нас, в столице, были надежно перекрыты все входы. И поэтому, когда началась война и мертвые полезли изо всех щелей, до столицы они добраться не могли. То есть они не могли перейти Границу прямо здесь, в городе. Они вылезали наружу там, в области, собирались в отряды и дальше уже двигались по земле, как обычные войска. И, значит, нашей главной задачей на первом этапе войны было не пустить их сюда, в наш город.

Павел Васильевич встает и, опираясь на палку, идет к доске, словно собирается что-то написать. Задумчиво смотрит на притихших детей и продолжает:

– Вы знаете, война началась внезапно. Войска наши необученные, оружия толком нет, пуль не хватает. Люди несли в переплавку семейное серебро, подсвечники, ножи, вилки, даже чайные ложечки, даже серьги и кольца. Это потом вовсю заработали северные серебряные рудники – но первые месяцы было очень трудно. Так вот, отряд майора Алурина должен был защищать город на северо-западном направлении, вдоль Петровского шоссе. Их было всего двадцать шесть, но это были опытные воины, сражавшиеся еще во времена Проведения Границ. Ард Алурин еще до войны был живой легендой, настоящим истребителем. Говорили, он сам потерял счет уничтоженным мертвым. Короче, если кто-то и мог защитить Петровское шоссе, то только его отряд. И вот они укрепились на высотке, в здании старой церкви, и оттуда отражали атаки мертвых…

Неожиданно для себя Ника слушает с интересом. У тети Светы были совсем другие рассказы. Она, совсем еще молодая девчонка, воевала в партизанском отряде. Не раз и не два она проходила в ставку мертвых, выдавая себя за укушенную каким-нибудь офицером-вампиром (их пристрастие к молоденьким девушкам было уже хорошо известно). Пару раз тетя Света давала Нике потрогать тот самый серебряный нож, который она проносила в широком рукаве и пускала в ход при «ликвидации» мертвого командования. Нике чудится, что от ножа до сих пор веет смертью и страхом.

На самом деле, тетя Света приходится Нике двоюродной бабушкой, но девочка с детства вслед за мамой называет ее тетей. После того как Ника осталась одна, тетя Света забрала ее к себе.

Поначалу Ника боялась тетиных рассказов о войне, все время думала: вдруг кто-то из мертвых, которых тетя уничтожила, тоже был чьим-то папой? Что если сейчас ее, Никин, папа пытается к ней пробиться – а на Границе его ждут пограничники с серебряными пулями и тренированными собаками?

Но в первые полгода после гибели родителей Ника даже не заговаривала о них. Да и о чем она могла бы говорить? Ведь для всех они были враги, мертвые, – и только для нее по-прежнему оставались мамой и папой, которых она так любила.

А потом в «пятнашке» кто-то узнал…

– Их осталось всего пятнадцать, – продолжает Павел Васильевич, – и тогда в атаку пошли фульчи. Я надеюсь, вам никогда не придется узнать – что такое фульчи-атака. В кино не покажешь самого страшного. А самое страшное – это запах. Ну и еще – какие они на ощупь. В этом смысле даже ромерос лучше. Они, конечно, опасней, злее, но психологически с ними гораздо проще справиться.