|
- Это о происхождении элементов, - сказала Александра Владимировна. - Ах, ну помню, - проговорила Людмила, - все элементы из водорода. Но при чем тут каша? - Каша? - переспросил Виктор Павлович. - А вот с Проутом произошла такая история: он высказал правильную гипотезу в большой мере потому, что в его время существовали грубые ошибки в определении атомных весов. Если бы при нем определили атомные веса с точностью, какой достигли Дюма и Стас, он бы не решился предположить, что атомные веса элементов кратны водороду. Оказался прав потому, что ошибался. - А при чем тут все же каша? - спросила Надя. - Каша? - переспросил удивленно Штрум и, вспомнив, сказал: - Каша ни при чем... В этой каше трудно разобраться, понадобилось сто лет, чтобы разобраться. - Это тема вашей лекции сегодняшней? - спросила Александра Владимировна. - Нет, пустое, я ведь и лекций не читаю, ни к селу ни к городу. Он поймал взгляд жены и почувствовал, - она понимала: интерес к работе вновь будоражил его. - Как жизнь? - спросил Штрум. - Приходила к тебе Марья Ивановна? Читала тебе небось "Мадам Бовари", сочинение Бальзака? - А ну тебя, - сказала Людмила Николаевна. Ночью Людмила Николаевна ждала, что муж заговорит с ней о своей работе. Но он молчал, и она ни о чем не спросила его. 17 Какими наивными представились Штруму идеи физиков в середине девятнадцатого века, взгляды Гельмгольца, сводившего задачи физической науки к изучению сил притяжения и отталкивания, зависящих от одного лишь расстояния. Силовое поле - душа материи! Единство, объединяющее волну энергии и материальную корпускулу... зернистость света... ливень ли он светлых капель или молниеносная волна? Квантовая теория поставила на место законов, управляющих физическими индивидуальностями, новые законы - законы вероятностей; законы особой статистики, отбросившей понятие индивидуальности, признающей лишь совокупности, физики прошлого века напоминали Штруму людей с нафабренными усами, в костюмах со стоячими крахмальными воротниками и с твердыми манжетами, столпившихся вокруг бильярдного стола. Глубокомысленные мужи, вооруженные линейками и часами-хронометрами, хмуря густые брови, измеряют скорости и ускорения, определяют массы упругих шаров, заполняющих мировое зеленое суконное пространство. Но пространство, измеренное металлическими стержнями и линейками, время, отмеренное совершеннейшими часами, вдруг стали искривляться, растягиваться и сплющиваться. Их незыблемость оказалась не фундаментом науки, а решетками и стенами ее тюрьмы. Пришла пора Страшного Суда, тысячелетние истины были объявлены заблуждениями. В старинных предрассудках, ошибках, неточностях, словно в коконах, столетиями спала истина. |
