Поэт Афанасий Фет, незаконный сын помещика, в 60-х гг. осуществил, наконец, свою мечту – сам стал помещиком: купил себе именьице в Орловской губернии. Свои занятия хозяйством он описал в книге «Жизнь Степановки, или лирическое хозяйство». Вот что писал не народник, как Энгельгардт, не кадетствующий либерал, как Тыркова-Вильямс, а человек довольно консервативных взглядов: «Вопреки кажущимся явлениям, мы решаемся утверждать, что пьянство нисколько не составляет отличительной черты нашего крестьянства. Пьяница, как и постоянный употребитель опиума, больной человек, которого воля безапелляционно подчинена потребности наркотического. Тип таких людей преобладает в чиновничьем мире у Иверской, между московскими нищими и затем рассеян по лицу русской земли, без различия сословий… Очевидно, что крестьянин-собственник, по своему положению, не подходит под этот тип ‹…›

В нашем личном хозяйстве с пастухом и конюхами до 14 человек рабочих. Только во время усиленной косьбы утомленная их природа требует водки, и им дают по хорошему стакану. Но в остальное время года работники о ней и не думают и не заикнутся. На свои, в будни, пить не на что, потому что жалованье большею частью забирают их домашние. Но подходит праздник престольный, и Гаврику очередь идти домой. «Пожалуйте денег». Сколько тебе? «Рублей 5». Зачем ты это делаешь? Ведь через неделю или через месяц занадобятся деньги в семье… Не дам больше рубля – спасибо скажешь… Какие же это пьяницы? Это дети, за стаканом вина забывающие цену вещам… Мы не хотим сказать, чтобы между крестьянами не было пьяниц в полном смысле слова; но не думаем, чтобы сравнительное большинство таких экземпляров выпадало на долю крестьянства, поставленного положением собственника в неблагоприятные для беззаветного пьянства условия ‹…›

Принимая в расчет все количество крепких напитков, начиная с виноградного вина и пива, мы не найдем, чтобы русский человек в общей сложности выпивал более немца или англичанина. Можно только упрекнуть его в способе выпивать свою долю. Если всякий, настойчиво пьющий постепенно превращается в коня, льва и, наконец, в свинью, то наши питухи нередко с такой быстротой проходят все метаморфозы, что наблюдатель не замечает двух первых превращений» (110; 156).

Мало того, что до революции Россия по потреблению спирта отставала от самых передовых во всех отношениях стран Запада. В ней еще наблюдалось и сокращение этого потребления: в 70-х гг. XIX в. на душу приходилось ведро (12 л) спирта в 40-градусном измерении, в середине 80-х гг. оно снизилось до 0,67 ведра, а во второй половине 90-х гг. составляло от 0,50 до 0,53 ведра – те самые 6 л в год.

Праздник

Но это в целом по России. А мы ведь речь ведем о крестьянстве. Надо думать, что дикий и невежественный мужик и выпивал основную долю водки, а образованный горожанин только фиалки нюхал? Врач и политический деятель А. И. Шингарев в 1907 г. опубликовал интереснейшую книгу «Вымирающая деревня. Опыт санитарно-экономического исследования двух селений Воронежской губернии». По его данным, душевое потребление водки здесь составляло всего 0,18 ведра в год – 2,2 л. В 1899 г. в Смоленской губернии на душу горожанина приходилось 2,34 л водки, а крестьянина – 0,43; в Новгородской – 2,18 и 0,36 соответственно, в Псковской – 2,27 и 0,29, в Самарской губернии горожанин выпивал 1,34 л, а мужик – 0,34. Вот кто пил водку: чиновник, офицер, интеллигент, студент, купец, мещанин, рабочий, босяк – у кого был большой досуг и кому занятия позволяли быть выпившим. «Беззаветное пьянство, – писал А. А. Фет, – удел пролетариата, которому у нас не о чем думать». Крестьянину пить было просто некогда и нельзя: пахать, косить в самый зной от утренних до вечерних сумерек пьяному или с похмелья просто невозможно, а если, намерзшись в мороз на лесосеке или проболтавшись возле плотов в талой воде по пояс, он выпивал перед сном шкалик-другой (шкалик – водочная мера емкости, 63 г), так в этом греха нет.