Но Жуков оставался самим собой. Сразу же занялся делами округа. Побывал во всех воинских частях. Солдаты и в особенности офицеры сразу почувствовали его командный стиль: дисциплина, ответственность, полная самоотдача, жёсткий контроль за исполнением приказов и поручений.

Офицеры охраны отмечали, что темп его работы в Одессе всегда был высоким. Ни минуты свободного времени. Лишь изредка выбирался на охоту.

Офицер охраны Сергей Марков вспоминал: «Он только на охоте и отдыхал. Сидим на утренней зорьке, вдруг — начинается лёт! Садятся тетёрка и тетерев. И он возле неё танцует. Вижу, Георгий Константинович целится. А выстрела нет. Я говорю, что — осечка? А мы ведь патроны-то готовили вместе с ним, на аптечных весах. Осечка? Он ружьё опускает: “Хорош больно тетерев! Пусть живёт, ему и так досталось, смотри — на загривке шерсти нет. В боях за свою тетёрку потерял”».

Зато уток в плавнях стрелял мастерски. Шофёр Александр Бучин в машину носил целыми связками. Он тоже отмечал, что это было «единственным развлечением Георгия Константиновича»: «…на охоту выезжали на “бьюике” охраны, машину так и прозвали “охотничьей”».

В степи охотились на зайцев. За одну охоту Жуков мог взять шесть-семь зайцев. Когда возвращались домой, в Одессу, давал распоряжение одному из охранников поровну поделить трофеи. Себе брал одну часть. Порой, не самую завидную. Знал, что в гарнизоне паёк был отнюдь не фронтовым.

По мнению Александра Бучина, Георгий Константинович старался избегать разговоров о политике. «Он сумел не войти в бюро обкома партии, что полагалось по положению командующего округом. Маршал уклонился от контактов с первым секретарём Одесского обкома партии, вельможным, разжиревшим партийным бонзой А. И. Кириченко. К политике, в обыденном понимании, маршал, по всей видимости, не хотел иметь никакого касательства». Но Жуков был слишком крупной и заметной фигурой, чтобы оставаться незаметным в политике.

Время от времени из Москвы в Одессу приезжал человек, иногда не просто человек, а генерал из Главного политуправления. Наводил справки. Расспрашивал. Интересовался. Писал отчёт и уезжал в Москву. Так пополнялось досье на Жукова.

В феврале 1947 года Жукова вызвали в Москву на пленум ЦК ВКП(б). На этом пленуме, во время вечернего заседания решался вопрос о выводе маршала из состава ЦК. Выступил секретарь ЦК по идеологии Андрей Жданов: «Я вношу предложение вывести из состава кандидатов в члены Центрального комитета Жукова. Он, по моему мнению, рано попал в Центральный комитет партии, мало подготовлен в партийном отношении. Я считаю, что в кандидатах ЦК Жукову не место. Ряд данных показывает, что Жуков проявлял антипартийное отношение. Об этом известно членам ЦК, и я думаю, что будет целесообразно его не иметь в числе кандидатов в члены ЦК.

МОЛОТОВ: Кто желает высказаться по данному поводу? Нет желающих. Голосую. Кто за принятие предложения товарища Жданова об исключении из состава кандидатов в члены ЦК Жукова — прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Таковых нет. Кто воздержался? Таковых тоже нет. Предложение об исключении Жукова из состава кандидатов в члены ЦК утверждено единогласно».

Из «Воспоминаний и размышлений» Жукова: «Семь человек, выведенных из состава ЦК, один за другим покинули зал заседаний. И тут я услышал свою фамилию. Каких-то новых фактов, доказывающих мою вину, не было приведено. Поэтому, когда мне было предложено выступить, я отказался от слова. Оправдываться мне было не в чем. Как только руки голосовавших опустились, я поднялся со своего места и строевым шагом вышел из зала…»

Жуков опасался, что на заседании, в присутствии уже гораздо большего числа людей, его начнут распинать по полной программе… Слава богу, судьбу решили наскоро.

Надо было каяться перед диктатором.