Первыми контратаковать стали гвардейцы и танкисты. И немцы откатились к Тихвину. Войска встали в неустойчивом равновесии. Соединения с финнами не получилось, да и наступление холодов сильно осложнило жизнь войскам вермахта. В орудиях замерзала противооткатная жидкость, в строю оставались только трофейные советские пушки и гаубицы. Но и их было слишком много. Под Синявино еще от одной дивизии Красной Армии остался только номер…

Вся 52я армия советских войск атаковала позиции 126 пехотной дивизии немцев, четыре дивизии против одной. Успехов у атакующей стороны пока не было, только потери. Но, по крайней мере, немцы перестали наступать на Вологду.

Наше начальство, управление Смерша фронта, разослало во все отделы очередной приказ — усилить, углубить, и между прочими пунктами обязательной отчетности ввело мимоходом графу о количестве расстрелянных врагов. Ни хрена себе.

Где я им на западном берегу Ладоги врага найду? Разве только в Смольном…. Только тех врагов от меня целый фронт охраняет и части родного наркомата. Поймать в городе кого-нибудь из идеологов? Писателя Всеволода Вишневского, например. Он питается сейчас котлетками паровыми по норме воюющего плавсостава, а в его квартире два человека уже умерли, а другие заработали дистрофию в необратимой стадии.

Так будет и позже, в январе 42 года по нашей Ладоге начнут вывозить население города. Половина умрет по дороге, но в статистику погибших в блокаду они не войдут, их будут считать вывезенными, то есть спасенными жителями. «…И слово изреченное есть ложь» — сказано в этом городе. Точно, здесь врали все время и на каждом шагу, за что в итоге и огребли горя горького по самые помидоры. Жаль только, что врут одни, а огребают другие. Диалектика, однако.

— Можно в лагеря съездить, там много стреляют, отдадут десяток вам на исполнение, — посоветовал приятель сержант.

— Оставим на крайний случай, — говорю.

Что с ним рассуждать о порядочности? Кто ее видел? Нюхал? Щупал? Какого она цвета? Вывод — нет ее, да не очень-то и нужна была.

— Нет в этом шарма, — говорю, — отсутствует блеск. Но, мы не привыкли отступать, мы и здесь отличимся. Валить, так генерала!

Все так и сели.

— Собираемся в город. Машину с запасом горючего туда и обратно. Сержант, пироги, рыбку вяленую и копченую, хлеба деревенского мешок. Быстро! И автомат не забудь. Будешь у Аленушки личным составом группы.

Первым делом заехали в родной Кировский райком, а там нет никого. Вождям из Смольного мысль пришла сколотить три полка из коммунистов и бросить их на Невский пятачок. Собрали по две с половиной тысячи человек в каждый полк, во главе поставили комдивов, и отправили в бой. Через пять дней пять тысяч погибло, и два комдива тоже, уцелел только генерал-майор Зайцев, вовремя присоединившийся к дивизии Бондарева.

Здесь у нас знакомых не осталось.

Заехали в штаб округа пограничных войск. Кладовую открыли, я нам всем по сто монеток отсчитал, и сотню сержанту отдельно на хозяйственные нужды. Бывшая страшилка себе кортик приглядела — тоже выдали в личное пользование.

Заперли все замки, двинули в контрразведку флота — совещаться.

— Есть подходящий типаж, — сообщает капитан второго ранга, почти флотоводец. — Командарм-34, генерал-майор Качанов. Приговорен к расстрелу.

— Берем, — говорю, — даже не задумываясь.

— Тут сложность есть, нужна санкция членов Военного совета, а их не собрать, все в делах, в заботах, родину защищают, — поясняет мне моряк.

— Звони в приемную первого секретаря горкома партии, предложим ему вариант спасения родины, — говорю уверенно.

И началась пустая суета, каждая мелкая сошка пыталась доказать, что как раз она не зря паек усиленный получает, и без подробного рассказа о деле, желательно в письменном виде, в двух экземплярах, с визами руководства Смерша фронта, она нас никуда не пустит.