|
Ты же не сможешь безвылазно сидеть в замке до самой старости! Мне пришлось признать, что доля истины в его словах присутствовала. — И что же ты предлагаешь, Пейо? — Сейчас мы поедем в Кадис, — заявил мой брат. — Поедем вчетвером, Антонио останется в Саламанке, чтобы наблюдать за развитием событий на месте. Нам важно знать, поверят ли инквизиторы в легенду дона Матео, будут ли тебя разыскивать, сообщат ли алькальдам других городов и поднимут ли на ноги Святую Эрмандаду. Надеюсь, у нас будет достаточно времени, чтобы добраться до Кадиса, не опасаясь быть схваченными. — Почему в Кадис? Там тоже есть агенты трибунала и фамильяры! — Кроме того, там есть Луис, — напомнил мне Педро. — Да, Луис… я, конечно, должен извиниться перед ним… — Не мели чушь, — перебил меня брат. — Дело не в извинениях. Просто Луис — единственный, кто может по-настоящему помочь тебе. — Чем отсиживаться на складе с пенькой, я предпочел бы вернуться в наш замок! Педро усмехнулся и надвинул на лицо капюшон. — А я и не предлагаю тебе сидеть на складе, Яго. Ты, похоже, не понимаешь, в какой заднице оказался. Если трибунал узнает, что ты жив и оставил его с носом, тебе не удастся спрятаться даже в самой укромной мышиной норе. Единственный выход для тебя, братец, — покинуть Испанию. Я не стану воспроизводить здесь весь последовавший за этим спор. Скажу лишь, что длился он несколько часов, в течение которых мы резвой рысью двигались на юго-запад, в направлении далекого побережья. Уже давно рассвело, и мы ехали через живописные, поросшие дикими маками и дроком пустоши. Один из крепких молодцев, по имени Мигель, скакал впереди, зорко оглядывая окрестности в поисках патрулей Эрмандады. Второй здоровяк, которого звали Серхио, замыкал нашу маленькую кавалькаду и следил за тем, что происходит у нас за спиной. Мы с Педро держались посередине между ними и, пользуясь тем, что можем не слишком внимательно смотреть по сторонам, ожесточенно спорили. Брат доказывал, что, оставаясь в Испании, я подвергаю опасности не только свою жизнь, но и жизнь своих родных. В этом он был, несомненно, прав, потому что если бы инквизиторам удалось узнать, каким образом я покинул тюрьму Саламанки, трибунал принялся бы жестоко мстить всем, кто был к этому причастен, — и мои братья, а также мой отец свели бы тесное знакомство с дыбой, потро и трампой. — Сейчас ты мертвец, — повторял Педро, — а мертвые не интересуют святую инквизицию. Таким и оставайся. За пределами королевства тебя никто искать не будет, особенно если ты возьмешь себе другое имя… — Ни за что, — возмутился я. — Я был рожден Диего Гарсия де Алькорон, с этим именем буду жить, с ним и умру! — Ты уже мертв. Тон, которым мой брат произнес эти слова, покоробил меня. Но я вовремя вспомнил, на какие жертвы пошла моя семья, чтобы вытащить меня из темницы. — Имя ты, конечно, можешь оставить, — смягчился он, явно стараясь избежать ссоры, — но прошу тебя, Диего, ради своей жизни, ради семьи Алькорон — уезжай из Испании! Некоторое время мы ехали молча, потому что я не знал, что ответить брату, а он не настаивал, понимая, что и без того поставил меня в трудное положение. — И куда же я уеду, Педро? — спросил я, усмирив готовый вырваться наружу гнев. — По твоему примеру — в Италию, воевать за одно из их бесчисленных княжеств? В Нидерланды, в качестве торгового агента Луиса? Или, может быть, мне стоит предложить свои услуги турецкому султану и стать янычаром? Педро расхохотался. — Ох, Яго, ты не смог бы стать янычаром, даже если бы захотел, ибо турки набирают янычар из свирепых и диких детей, взятых в плен в землях Великой Тартарии, и с раннего возраста обучают в специальных военных школах. |
