— Ты ловкий обманщик, мистер. Жаль, что мы не встретились на воле. Уж я бы поводила тебя за нос.

Под утро они все же уснули, и им привиделся общий сон. У сна не было сюжета: река, солнечный день и блистающее марево без конца и без края. К сожалению, в этом чудесном сне кто-то с железными бицепсами перепиливал грудь Гурко двуручной ржавой пилой. Ему было стыдно, что любимая парикмахерша наблюдает мерзкую процедуру.

— Не смотри, отвернись, — попросил он.

Но она ответила:

— Не переживай, мистер. Когда тебя перепилят, у меня родится двойня.

…Днем его отвезли к Большакову. Донат Сергеевич специально прикатил из Москвы, чтобы поглядеть на строптивого постояльца. Двое молодцов чуть ли не волоком спустили Гурко в подвал и усадили на табурет. Обе руки, заведя за спину, прикрепили наручниками к железным кольцам, торчащим из стены. В таком положении он больше напоминал ушастого лугового кузнечика, чем человека. Он удивился, что его опять собираются пытать. Зачем?

Когда вошел Донат Сергеевич — высокий, элегантный, в вечернем костюме, — Гурко его сразу узнал — Мустафа! — но не подал виду.

Несколько мгновений Мустафа его молча разглядывал, презрительно щурясь, потом уселся на стул напротив. Его темная лысина празднично сияла, как бы подсвеченная изнутри.

— Это не пыточная, господин чекист, — насмешливо заметил Донат Сергеевич. — Больше тебя бить не будут. Просто необходимая мера предосторожности. Ты ведь очень прыткий паренек.

— У вас тут особенно не побалуешь, — уважительно отозвался Гурко. В подвале они были одни, и Дверь за собой Мустафа плотно прикрыл.

— Как тебе понравилась Зона? — Мустафа закурил длинную сигарету, которую достал из золотого портсигара с затейливой, под старину инкрустацией. Суля по характерному запашку, сигарета была с заправкой. В ориентировке, которую когда-то Гурко внимательно изучил, об этом увлечении миллионера ничего не было сказано. Зато в ней было сказано, что по жестокости и изворотливости Мустафа превосходил большинство новых хозяев страны. Это была высокая оценка. Возможно, Большаков страдал параноидальным синдромом Зингера (некромания плюс суицидная неврастения).

— Вам так важно мое мнение? — Гурко укрепился в такой позе, чтобы не слишком ломило потрескавшиеся ребра.

— Конечно. Ты культурный человек, доктор наук. Притом легко убиваешь, это сближает нас духовно. Но суть не в этом. Мнение таких людей, как ты, безусловно, повлияет на то, как наши деяния оценят потомки, не так ли? Улавливаешь мою мысль?

— Мне нравится Зона, — просто сказал Гурко. — Это великая метафора будущей России.

Растроганный, Мустафа спросил:

— Надеюсь, ты говоришь искренне?

— Насколько позволяют наручники.

Мустафа кликнул служку и велел разомкнуть.

Гурко левую руку. Предложил сигарету, сам поднес зажигалку. Вообще как-то взбодрился. И Гурко стало полегче, когда затянулся дымом, настоянным на травке. Он пошутит:

— Однако плохо без дури в Зоне дуреть.

— Да, да, — согласился Мустафа, — недостатки есть, а где их нет. Но общая идея, общая идея!.. Однако времени у меня в обрез, в двенадцать выступаю в парламенте, вернемся к нашим барашкам. Ты, конечно, догадываешься, почему до сих пор живой?

Если Гурко и догадывался, то смутно. Он лишь глубокомысленно кивнул.

— На Геку Долматского, которому шею свернул, мне, естественно, насрать, — продолжал Мустафа, — но убыток огромный. Смерть клиента в Зоне — это ЧП, это потеря репутации. Это, в конце концов, семизначные цифры откупного. Зачем ты это сделал, чекист, не понимаю, правда, зачем? Что у тебя так зудело?

— Он был очень гнусный, — пояснил Гурко.