Демальон с лихорадочной торопливостью разорвал конверт и бросил взгляд на исписанные листки.

— Ах, негодяй, негодяй! — воскликнул он. — Как только существуют подобные чудовища! Какой ужас!

И прерывающимся временами глухим голосом он прочитал:

— «Даль близка, час пробил. Усыпленный мной, Эдмонд умер, умер не приходя в сознание. Начинается моя агония. Я страдаю — страдаю и в то же время — счастлив бесконечно! Начало моему счастью положил один день, четыре месяца тому назад, когда я был с Эдмондом в Лондоне. Я до тех пор влачил жалкое существование, скрывая свою ненависть к той, которая меня не выносит и любит другого, страдая физически, видя, что сын мой чахнет, болеет. В тот день знаменитый врач сказал мне, что сомнений быть не может: у меня рак. А мой сын Эдмонд также обречен — туберкулез.

В тот же вечер у меня возник великолепный план мести. И какой мести, самого страшного обвинения против мужчины и женщины, любящих друг друга.

Тюрьма! Суд! Каторга! Эшафот! Никакой надежды, никакой возможности защитить себя!

Улики, и улики столь подавляющие, что невинный сам начнет сомневаться в своей невинности и умолкнет, уничтоженный. Какая месть и какая кара!

С какой радостью я все подготовил! Я счастлив! Моя смерть, на которую я иду добровольно, будет началом их мучений. Стоило ли ждать естественной смерти, которая послужила бы началом их счастья? И не лучше ли Эдмонда избавить от медленного умирания, усилив вместе с тем…

Конец! Спокойнее. Все тихо кругом.

В отеле и снаружи будет полиция. Мари-Анна, вызванная письмом, спешит на соседнюю улицу на свидание, на которое ее возлюбленный не придет, он бродит под окнами, в которых она не показывается.

Вы, марионетки, которых я дергаю за веревочки. Пляшите, скачите! Забавно… С петлей на шее, месье и мадам! Не вы ли, месье, отравили сегодня утром агента Веро, за которым последовали в кафе с вашей красивой палкой черного дерева в руках? Вы, разумеется! А доказательства? А яблоко, которое вы надкусили, на котором будут следы ваших зубов! Комедия! Пляшите!

А письма? Письма к покойному Ланджерио: это самая тонкая моя шутка. Сколько радости доставил изготовленный мною механизм. Каково скомбинировано? Как точно работает! В назначенный день — бац! Первое письмо. Через десять дней — бац! Второе и так далее. Скачите! Пляшите!

И любопытнее всего, что никто никогда не узнает правды. Через несколько недель, когда участь обвиняемых будет решена, в ночь на 25 мая, в три часа взрыв уничтожит дело моих рук. Бомба взорвется в назначенный момент. Я только что зарыл рядом с ней серую тетрадь, якобы мой дневник, пузырьки с ядом, шприц, палку черного дерева, два письма Веро, словом, все, что могло бы послужить оправданию обвиняемых…

Разве чудо… чудо… если стены и потолок уцелеют или… человек гениальной интуиции распутает запутанные мной нити, угадает правду и сумеет найти это письмо. Я для него пишу сейчас. Хотя знаю, что такого человека не может быть. Впрочем, не все ли мне равно! К тому времени бездна уже поглотит Мари-Анну и Саверана. И я ничем не рискую, оставляя это свидетельство моей ненависти.

Кончено. Остается подписать. Руки дрожат все сильнее. Холодный пот выступает на лбу. Я страдаю адски, и я счастлив безмерно. А-а, друзья! Вы ждали моей смерти! Мари-Анна, неосторожная! Твои глаза выдавали радость по поводу моей болезни! Вы были так уверены в будущем, что имели силы быть доброжелательными сейчас. Вот я умираю, и на могиле моей вы соединитесь, скованные железными кандалами.