Дроиды попятились, уступив ей место у хирургического стола.

 К которому был привязан самый первый пациент медицинского центра имени недавно провозглашенного Императора Палпатина.

 Постороннему взгляду он показался бы гибридом между дроидом и человеком, заключенным в отполированный черный панцирь для поддержания жизни. Постороннему взгляду его руки и ноги могли показаться неловкими, неуклюжими, даже чудовищными. Невидящие черные линзы, что служили ему глазами, выглядели нечеловеческими, а обводы дыхательной маски придавали ему вид хищного ящера, выплавленного из черного металла. Но для тени, что склонилась над ним…

 …он был великолепен.

 Прекрасный ларец, созданный чтобы хранить и беречь величайшее сокровище ситхов.

 Внушающий страх.

 Притягивающий.

 Идеальный.

 Хирургический стол медленно повернулся в вертикальное положение, тень придвинулась ближе.

 – Дарт Вейдер… Дарт Вейдер, ты слышишь меня?

***

 Вот что отныне и навсегда будет чувствовать Анакин Скайуокер.

 Первые лучи рассвета в твоей вселенной приносят боль.

 Свет сжигает тебя. И будет сжигать вечно. Часть тебя навсегда осталась лежать на черном, спекшемся в стекло песке возле озера пламени, где огненные языки поедают твою плоть.

 Ты слышишь собственное дыхание. Оно затрудненное и хриплое, звук его царапает уже обнаженные нервные окончания, но ты не можешь остановиться. И не сможешь. Тебе даже не сбиться с него, не замедлить.

 Легких у тебя больше нет.

 За тебя дышат импланты, вживленные в твою грудь. Это они будут вечно насыщать твою кровь кислородом.

 Дарт Вейдер… Дарт Вейдер, ты слышишь меня?

 Нет, не слышишь. Вернее, не так, как прежде. Сенсоры в оболочке, в которую заключена твоя голова, передают сигналы прямо в мозг.

 Ты открываешь побелевшие от жара глаза. Оптические сенсоры перерабатывают свет и тень в отвратительное подобие окружающего тебя мира.

 Или образ точен, и сам мир - отвратителен?

 Падме? Ты здесь? Что с тобой? Ты пытаешься выговорить слова, но их вместо тебя произносит вокодер, которые служит тебе вместо сожженных губ и гортани.

 – Падме? Ты здесь? Что с тобой? - гремит чужой бас.

 Мне крайне жаль, повелитель Вейдер. Боюсь, что она умерла. Похоже, что в гневе вы сами убили ее.

 Слова жгут сильнее, чем лава.

 – Нет… нет, это невозможно!

 Ты любил ее. Ты всегда будешь ее любить. Ты никогда не пожелал бы ей смерти.

 Никогда.

 Но ты помнишь…

 Помнишь каждую секунду и деталь.

 Помнишь дракона, чтобы убить которого потребовался Вейдер. Помнишь холодный яд в крови Вейдера. Помнишь огонь ярости Вейдера и черную ненависть хватки вокруг ее горла, чтобы заткнуть ее лживый рот…

 И - как озарение - понимаешь, что не было никакого дракона. Не было Вейдера. Был только ты. Только Анакин Скайуокер.

 Все время это был ты. Ты.

 Ты это сделал.

 Ты убил ее.

 Ты убил ее, потому что, когда мог спасти ее, мог уйти вместе с ней, мог думать о ней, ты думал лишь о себе…

 И в эту же секунду ты наконец-то осознаешь ловушку темной стороны, подлинную жестокость ситхов…

 Потому что ты - это все, что тебе остается.

 И ты приходишь в бешенство и направляешь Великую силу, чтобы раздавить тень, которая уничтожила тебя, но тебя даже меньше, чем было раньше, теперь ты наполовину машина, ты подобен ослепшему художнику, оглохшему музыканту, ты помнишь власть, но прикоснуться к ней можешь лишь в воспоминании, и со всей своей крушащей миры яростью ты можешь разметать лишь дроидов и оборудование и сотрясти стол, к которому ты привязан.