Симон уронил шляпу, которую держал в руках, подобрал ее, расправил поля. Нотариус поднялся и проводил посетителей до двери.

— Еще раз, мадам, примите мои соболезнования… и поздравления… Мсье, я был премного рад с вами познакомиться.

На улице Симон взял Марселину под руку.

— Не будешь же ты реветь, а?.. То, что я сделал, я сделал ради тебя.

— Лучше бы ты ничего не говорил мне тогда, на похоронах старика. До той поры я была счастлива. Я ничего не знала… А потом… потом я стала гадкой женщиной, Симон. А ты…

— Господи, да ты что, не слышала, что сказал нотариус: дальним родственникам… Неужели мы должны были дать себя ограбить только потому, что твой муженек угодил на тот свет чуть раньше чем надо?.. Тем хуже для Шармона! В конце концов он сам во всем виноват!

— А если он заговорит… Если объяснит… что тогда?

— В его-то состоянии?.. Нет, тут риска никакого… И даже скажу тебе вот что: судить его не будут. Его отправят не в тюрьму, а в психолечебницу… И там ему будет не так уж плохо, поверь мне.

Марселина открыла сумочку, посмотрелась в зеркальце.

— Ну и страшна же я, — пробормотала она. И начала подкрашиваться.