Уильям Тенн. Хранитель
9 мая 2190 года.
Ну что ж, я добился своего! Меня едва не обнаружили, но, к счастью, я довольно подозрителен по складу характера. Мое завоевание, мою победу чуть не похитили у меня, но я им оказался не по зубам. И теперь я счастлив запечатлеть в своем завещании и житии, что вступаю в последний год жизни. Нет, чтобы быть более точным: этот последний год моей жизни, который мне предстоит провести в открытой гробнице, начался сегодня ровно в полдень. Именно тогда, спустившись во второй подвальный этаж Музея Современной Астронавтики, я трижды с перерывами включил шкалу приемника и трижды получил неопровержимо отрицательные результаты. А это означало, что я, Файятиль, остался единственным живым человеком на Земле. Сколько сил мне потребовалось на то, чтобы достичь этого! Но теперь – я не сомневаюсь – все позади. На всякий случай в течение еще следующей недели я буду раз в день спускаться и проверять показания антропометра, но, думаю, шансов на положительный ответ уже не осталось. Я пережил последнюю и окончательную схватку с властью и победил. Меня оставили в покое в моей усыпальнице, и теперь мне остается лишь наслаждаться. А это не составит трудности. В конце кондов, я готовился к этому в течение многих лет! И все же, стаскивая с себя синюю бериллитовую униформу и поднимаясь наверх к солнечному свету, я не мог не вспомнить других: Грузмена, Прежо и даже Мо‑Дики. Они могли бы быть сейчас со мной, будь в них чуть меньше академического пыла и чуть больше разумного прагматизма. В каком‑то смысле жаль. Но, с другой стороны, их отсутствие делает мою вахту еще более торжественной и славной. Опустившись на мраморную скамью между героическими фигурами Розинского – Звездоплавателя и Звездоплавательницы, я передернул плечами и отогнал от себя воспоминания о Грузмене, Прежо и Мо‑Дики Они проиграли. Я победил. Откинувшись назад, я позволил себе расслабиться впервые за последний месяц. Я взглянул на огромные бронзовые фигуры, высившиеся над моей головой, позы которых говорили о неудержимом стремлении к звездам, и почувствовал, что не могу удержаться от смеха. Мне впервые пришло в голову, насколько не соответствовало моим целям место моего укрытия – только представить себе, Музей Современной Астронавтики! Предельное нервное напряжение и постоянный страх, которые я испытывал на протяжении последних пяти дней, вырвались наружу – я разразился истерическим хохотом, отдававшимся гулким эхом, и справиться с ним я не мог. Мой гомерический смех привлек оленей из музейного парка: они, замерев перед мраморной скамьей, устремили свои влажные глаза на Файятиля, последнего человека на Земле, который давился, кашлял и хрипел, заходясь в восторженном хохоте. Не знаю, сколько бы еще продолжался этот приступ, но солнце заслонило облачко – обычное летнее облачко, ничего особенного. Но это отрезвило меня. Смех мой оборвался, словно лишившись своего источника, и я уставился вверх. Облако проплыло дальше, и солнечный свет снова хлынул на Землю, но я невольно вздрогнул. Две беременные самочки подошли поближе, наблюдая за тем, как я потираю шею: я так смеялся, что в ней что‑то хрустнуло. – Ну что, мои милые, – заметил я, обращаясь к ним с моей любимой философской сентенцией, – похоже, что и впрямь на пике жизни мы погружаемся в глубины смерти. Они невозмутимо продолжали пережевывать жвачку.
11 мая 2190 года.
Последние два дня я приводил в порядок свои припасы и строил планы на ближайшее будущее. Одно дело всю жизнь неторопливо готовиться к обязанностям Хранителя. Совсем другое – вдруг обнаружить, что ты превратился в него, став последним представителем не только своей секты, но и всей расы. Я чувствовал, как меня снедает нечеловеческая гордость, которая временами сменялась леденящим чувством осознания всей меры ответственности, возложенной на меня. |
