Антон Макаренко. Симфония Шуберта
Ужин, как обычно, был в шесть часов. За ужином секретарь совета бригадиров Виктор Торский прочитал приказ: "Несмотря на героическую штурмовую работу колонистских бригад, остается еще много дела. Поэтому совет бригадиров постановил: сегодня время с восьми часов вечера до трех часов ночи считается как рабочий день с перерывом на обед в одиннадцать часов. Рапорты бригадиров - в три часа пятнадцать минут, спать - в три двадцать. Завтра встать в девять, построиться к первомайскому параду в десять часов. Заведующий колонией - Захаров, ССК - Торский". Производственный корпус, новенький, двухэтажный, с балконом... На свежеокрашенном полу ничего нет, кроме блеска, у порога распростертый мешок приглашает вытирать ноги. Под левой стеной выровнялись в длинной шеренге товарные "красные пролетарии", а справа, во всю длину цеха, протянулись солидные фрезерные "цинциннати" и "вандереры", перемежаемые высокими худыми сверлильными станками. А между этими рядами разместилась сложная семья зуборезных и долбежных станков. Четыре ряда фонарей, еще без абажуров, заливают ровным светом стены, потолки и станки. Колонисты по одному, по два пробираются на балкон и любуются этим великолепным итогом многолетних своих трудов - новым советским заводом, настоящим заводом, который завтра будет торжественно открыт. Зато в самой колонии не управились; И в главном здании и в литере "А", где расположились спальни, успели побелить, но не успели устроиться. В колонии сейчас точно после погрома. По всем комнатам, по коридорам разбросана мебель, валяются клочки бумаги, куски фанеры, стоят у стены рамы, лестницы, щетки... Торский - в кабинете Захарова. В кабинете, как в боевой рубке. Против Торского сидит садовник и просит: - Это ничего, что ночь, вы же все равно будете работать... А цветы кто приготовит? Вы же мне обещали давать по десять человек, а давали по пять. Торский смотрит на садовника и бурчит: - Днем вам дали сорок человек, днем мы решили все кончить, а ночь оставили для себя. А теперь вы опять просите. Это же ночь, поймите, это наше время! - Товарищи, так и розы ваши и гвоздики ваши... Я же не успею... - Сколько вам? - Десять человек. - Три. Похожай, дашь из твоей бригады троих? - Виктор... Да откуда же я возьму? У меня театр! - У тебя все комсомольцы. Управишься. Давай. - Ну, есть, - недовольно тянет Похожай и вытаскивает из кармана блокнот, чтобы выбрать для садовника самый слабый рабочий комплект. Садовник все же облизывается от удовольствия. Торский напоминает ему: - Только с восьми! Алексей Степанович сказал: до восьми - полный отдых. Дирижер оркестра, толстый, краснолицый Лошаков, прослушал этот драматический отрывок и исчез потихоньку. Через пять минут откуда-то донесся слабый сигнал. Заведующий колонией Захаров, подняв голову от бумаг, спросил удивленно: - Почему сигнал? Дежурный бригадир маленький Руднев сорвался со стула: - Да кто же это играет?.. Сигналка - вон лежит! На маленьком столике лежала длинная труба с белой лентой. Никто в колонии не имел права давать сигнал, кроме дежурного трубача по приказу дежурного бригадира. - Это они сами... сами играют... Нахально играют "сбор оркестра"! Руднев смеется и вопросительно смотрит на Захарова: - Разогнать? - Жаль... Знаешь что... пусть они... поиграют, ведь у них завтра концерт. *** Захаров вышел в коридор. У окна стоял главный инженер Василевский, сухой, строгий, прямой, как всегда. Еще осенью он не верил ни в колонию, ни в колонистов... По коридору пробегали озабоченные малыши: они спешили закончить личные дела к восьми часам. Увидев Захарова, Василевский отошел от окна: - Пойдемте послушаем музыкантов, они разучивают прекрасную вещь, я уже два раза слушал: симфонию Шуберта. |
