Филиппа Грегори. Вечная принцесса
Тюдоры - 1
Принцесса Уэльская Гранада, лето 1491 года
Раздался вопль, огонь жадно лизнул шелковое полотнище, тут и там послышались крики. Пламя перебегало от палатки к палатке, пожирая стяги, взбегая вверх по украшенным флажками веревкам, сквозь муслиновые входные завесы врываясь в шатры. Встревожились, заржали лошади, испуганные люди пытались их успокоить, однако ужас, звучавший в их командах, пугал животных еще пуще, и наконец вся равнина осветилась тысячей всполохов. Ночное небо затянуло клубами дыма, воздух задрожал от женского визга и грубых окриков. — Мадре! Мадре! — тоненько позвала разбуженная шумом девочка. — Мавры? Это что, мавры? — Спаси нас Господь! — всполошилась спросонья нянька. — Они подожгли лагерь! Надругаются надо мной, ироды, а тебя саблями порубят! — Мама! — заплакала девочка, сползая с постели. — Где моя мама? Путаясь ногами в рубашке, она кинулась из шатра, полотнища которого уже занялись огнем, и в ужасе замерла: вокруг тысячами костров пылали тысячи палаток. Веселым фейерверком взлетали в ночное небо искры, неся беду все дальше и дальше. — Мама! Тут из языков пламени появились два огромных коня, двигавшиеся в лад, как невиданные, сказочные звери, черные-пречерные на фоне пожара. С высоты к трепещущей от страха девочке склонилась мать. — Оставайся с нянькой и держись молодцом! — приказала женщина, в голосе которой совсем не слышалось страха. — Мы с твоим отцом должны показаться войску. Девочка протянула к матери руки: — Возьми меня с собой, мама! Я тут сгорю! Меня мавры схватят! Огонь отражался на нагруднике доспеха, в который была закована мать девочки, и на богато украшенных чеканкой ножных латах. Казалось, вся она была из металла, из серебра с позолотой. Снова наклонясь, она строго сказала: — Если я не выеду к людям, они разбегутся. Ты же не хочешь этого? — Мне все равно! — вскричала девочка. — Мне никто не нужен, кроме тебя! Возьми меня в седло! Натянув поводья, ее мать направила коня прочь, бросив через плечо: — Я вернусь за тобой. Жди здесь. Так нужно. Девочка беспомощно смотрела, как родители удаляются. — Мадре! Мадре! Пожалуйста… — захныкала она, но мать даже не обернулась. — Мы тут сгорим! — раздался голос Мадиллы, ее служанки-арабки. — Побежали! Нужно спрятаться! — Ты-то помалкивай! — с внезапно вспыхнувшим гневом обернулась к ней девочка. — Если меня, саму принцессу Уэльскую, можно оставить в пылающем лагере, уж ты-то, мориска, и подавно не пропадешь! Она смотрела, как два всадника мелькали тут и там среди горящих палаток. Всюду, где они появлялись, стихали вопли, в лагере восстанавливался порядок. Солдат выстроили в ряд до самого оросительного канала, чтобы из рук в руки передавали ведра с водой. Генерал, лупя плашмя саблей, метался меж людьми, собирал из тех, кто только что со всех ног несся куда глаза глядят, оборонительный отряд на случай, если мавры, заметив со своих укреплений пожар и решив воспользоваться царящей в лагере суматохой, пойдут в атаку. Но мавры в эту ночь не напали. Они сидели за высокими стенами своей крепости и гадали, какую еще каверзу затеяли хитрые христиане. Вернувшись к дочке, мать нашла ее собранной и спокойной. — Каталина, ты как? — Изабелла Испанская соскочила с коня. От того, чтобы опуститься перед девочкой на колени и прижать ее, свою самую младшую и самую любимую дочь, к сердцу, она себя удержала. Нежностями не вырастить из ребенка воительницу во имя Христа. |
