— У вас большие перемены. «Полония» взяла шефство над вашей командой. Ребята тренируются на Конвикторской. У всех — новые костюмы. — Испытующе взглянув на Чека, журналист заметил, что парнишка жадно ловит каждое известие о своей команде. — Сейчас все у вас будет иначе, а ты бродишь неизвестно где, как бездомный щенок.

Манюсь поморщился:

— Я буду жить у товарища.

— А почему ты не хочешь вернуться?

— Не могу, пая редактор, — ответил Чек с горечью взрослого, много испытавшего человека.

— И все-таки мой совет тебе — возвращайся домой, — повторил редактор, пожимая руку мальчика.

Манюсь поклонился и молча пошел к выходу. У него было такое чувство, что он упустил счастливый случай. Может быть, следовало обо всем рассказать Худынскому, послушаться его совета и вернуться на Гурчевскую? Встреча с редактором сбила его с толку. С болью снова вспомнил Чек «Сиренку», товарищей, турнир, завтрашний матч. Нет, все-таки страшно возвращаться домой. Он не мог бы снести унижений, которые его там ожидали.

«Ну что ж, такова жизнь», — подумал он.

Быстро избавившись от газет, Чек пришел на помощь Рыжему Милеку, и, когда они, закончив свой первый совместный рейс, подсчитали кассу, оказалось, что каждый заработал по двадцать четыре злотых.

— Для начала неплохо, — подытожил Манюсь. — Можно жить!

Но на душе у него по-прежнему было тоскливо. Возвращаясь к Рыжему Милеку, Манюсь неотступно думал о том, что творится сейчас на Гурчевской.

Наутро Чек вскочил как встрепанный. «Сегодня ведь начинаются соревнования», — подумал он и начал проворно одеваться. Однако гардероб его после вчерашнего дождя выглядел довольно плачевно. Вельветовые брюки были скомканы, рубашка мятая и грязная, тапки испачканы. «Как же я пойду в таком виде»? — волновался он, с ужасом разглядывая свою одежду.

Рыжий Милек еще спал, широко раскинув руки и как бы желая обнять весь чердак. Нельзя сказать, чтобы это было удобное место для ночлега. Сквозь щели в крыше просвечивало голубоватое небо. Охапка прогнившей, слежавшейся соломы, брошенная в угол чердака, между старой, заржавевшей печкой и кучей железа, служила им постелью; укрывались мальчики рваными одеялами. Однако Манюсь над этим не раздумывал. Его больше беспокоила одежда.

Он попытался разбудить Милека:

— Послушай, нельзя ли у вас раздобыть утюг?

— Спроси у дедушки, может, у него есть, — сонно пробормотал Милек.

И действительно, внизу утюг нашелся.

Глуховатый дедушка Милека был старьевщиком. Он занимал маленькую клетушку, в которой стояли деревянный топчан и печурка, а по углам валялись старые ботинки, тряпье, обрезки кожи, бутылки и железный хлам.

Манюсь включил утюг и принялся за дело.

— Только смотри, баловник, не сожги мне хату, — ворчал дедушка. — Эх, в воскресенье можно хоть полежать, отоспаться… А ты куда это так наряжаешься?

— У нас матч, — коротко объяснил мальчик.

Чек так выгладил брюки и рубашку, вычистил тапочки, точно собрался на большой праздник. Когда он был совершенно готов, заглянул еще раз на чердак.

— Если хочешь идти со мной, торопись! — крикнул он Милеку.

По дороге они купили в киоске «Жице Варшавы», и Манюсь в спортивной рубрике отыскал расписание матчей.

— Сегодня в одиннадцать играем с «Антилопой», — сообщил он Рыжему Милеку.

Тот не проявлял слишком большого интереса к турниру. Он шел просто за компанию. Мечты его все время возвращались к великому путешествию на ялике. Однако, желая поддержать разговор, он все же спросил:

— Как ты думаешь, кто выиграет?

— Как можно задавать такой вопрос? — возмутился Чек.