|
И куда ей идти, если это произойдет? Отец никогда не примет ее назад – с таким то количеством ртов у него в доме! Ей придется снова выходить замуж, но нет никакой гарантии, что следующий брак станет счастливее, а новый муж будет милее ее сердцу. Да и кто вообще захочет взять в жены разведенную, использованную женщину? Отягощенная такими подозрениями, Бинназ всюду чувствовала себя незваной гостьей – в этом доме, в своей спальне и даже в собственном сознании. Так было до сего момента. С рождением этого младенца все переменится, убеждала она себя. Она больше не будет чувствовать себя не в своей тарелке, не будет такой неуверенной.
Бинназ ужасно не хотелось, но она все же посмотрела на дверь комнаты. Там, положив одну руку на бедро, а другую на дверную ручку, словно размышляя, имеет ли смысл уйти или все таки остаться, стояла крепкая на вид женщина с квадратным подбородком. Ей было всего сорок с небольшим, однако пигментные пятна на руках и морщинки вокруг тонкого, словно лезвие, рта делали женщину куда старше. Лоб ее пересекали глубокие морщины, неровные и преувеличенные, словно борозды на поле, а складки на лице возникли в основном оттого, что женщина часто хмурилась и курила. Целыми днями она дымила табаком, нелегально завезенным из Ирана, и попивала чай – контрабанду из Сирии. Кирпично рыжие волосы женщины – спасибо щедрым порциям египетской хны, которые она на них наносила, – были разделены по пробору и заплетены в безупречную косу, которая доставала почти до талии. А светло карие глаза были старательно подведены самым темным карандашом для век. Она – первая жена по имени Сюзан мужа Бинназ. Мгновение женщины смотрели друг другу в глаза. Воздух между ними казался густым и бурлящим, словно поднимающееся тесто. Все это время они по двенадцать часов проводили в одной и той же комнате, однако сейчас их будто разбросало по разным мирам. Обе знали, что с рождением этого ребенка их места в семье навсегда изменятся. Несмотря на юность и недавний брак, вторая жена вот вот займет главенствующую позицию. Сюзан отвела глаза, но ненадолго. Когда она снова посмотрела на Бинназ, в ее лице появилась суровость, которой раньше никогда не было. – Почему она молчит? – кивнула Сюзан на младенца. – Да. – Бинназ стала мертвенно бледной. – Что то не так? – Все так, – ответила повитуха, наградив Сюзан ледяным взглядом. – Просто нужно подождать. Повитуха омыла ребенка святой водой из колодца Замзам, доставшейся ей от паломника, который совсем недавно вернулся из хаджа. Кровь, слизь и первородная смазка были удалены. Новорожденная недовольно скорчилась и продолжала корчиться даже после омовения, будто бы боролась сама с собой – с восемью фунтами и тремя унциями собственного тельца. – Можно мне взять ее? – спросила Бинназ, накручивая волосы на кончики пальцев; эта нервная привычка появилась у нее за последний год. – Она… она не плачет… – О, она заплачет, эта девочка, – решительно возразила повитуха, но тут же прикусила язык: это заявление прозвучало как темное предсказание. Она тут же трижды плюнула на пол и наступила правой ногой на свою левую ногу. Это не позволит сбыться дурному предчувствию, если оно и было. В комнате повисло неловкое молчание: первая жена, вторая жена, повитуха и две соседки – все, кто был там, – выжидающе смотрели на младенца. – Что такое? Скажите мне правду, – пробормотала Бинназ, не обращаясь ни к кому конкретно, голос ее звучал тихо тихо. Всего за несколько лет у нее было шесть выкидышей – и каждый последующий был сокрушительнее предыдущего, оставляя глубокий след в памяти, а потому всю беременность Бинназ была крайне осторожна. Она ни разу не дотронулась до персика, чтобы младенец не был покрыт пушком, ни разу не добавляла в свою стряпню специи и травы, чтобы у ребенка не было веснушек и родинок, и не нюхала розы, чтобы у малыша не было винных пятен. |
