— Это последний город страны, если ехать на восток, — предположил Ластик. — Дальше только Непригодные земли с мелкими деревушками, куда даже почту не доставляют.

Он задрал голову и проводил взглядом одну из посылок, пролетевшую над их головами. Почтовый контейнер завис у соседнего двора, сверяясь с данными навигатора. Раздался тонкий оповещающий писк, затем лёгкое жужжание, нижняя створка контейнера открылась и объёмистый свёрток с небольшим одноразовым парашютиком вывалился наружу.

— Опять в мусорный бак, — хихикнул Ластик.

Через минуту из своего дома выскочил взлохмаченный разъярённый сосед.

— Грёбаная контора! — орал он. — Второй год обещают данные навигации исправить. Я им иск вчиню! Прямо в задницу!! Уроды!

В ответ над его головой снова раздалось жужжание, створка почтового доставщика захлопнулась, и контейнер отправился в обратный путь.

— У людей не осталось стимулов создавать новые города, — подсказал Ластику отец. — Раньше их строили для защиты, торговли или производства. А теперь всё делают роботы… Наш город — последний, созданный людьми.

— И последнее место, где я хотел бы жить, — проворчал дед. — Что с твоим домашним принтером? Хотел пацану новые штаны распечатать, но эта безмозглая коробка меня не слушает.

— Срок лицензии вышел… — вздохнул отец.

Больше всего Ластик боялся, что мужчины опять сцепятся между собой: в последнее время у них то и дело возникали ссоры. Отец не хотел продавать дом и уезжать из города. Дед настаивал. Иногда казалось, они вовсе и не родственники — настолько разными были эти двое. У одного — грубоватый сленг, скупая основательность в движений, вечно занятые работой руки и готовность рисковать, идя напролом. У второго — чистая речь, неуклюжая угловатость жестов, вечно занятая размышлениями голова и предельная осторожность в решениях.

— Ничего, я в старых похожу, — торопливо произнёс Ластик, умоляюще глядя на деда. — Им же сносу нет, сам говорил!

Тот взглянул на внука и чуть слышно хмыкнул. Но спорить не стал, не желая расстраивать мальчишку.

3

Одеты они были в безликие силовые куртки, отчего выглядели как братья: одинаково широкоплечие, угрюмые, коренастые, с толстыми шеями и бритыми черепами. У одного были усы — почти седые, грубые, мужицкие. У другого — опалённая бровь над левым глазом.

— Фама Стегг? — поинтересовался Усатый, взглянув на наручный браслет, как в старинных фильмах герои смотрели на часы.

— Гони деньги, Фама! — просипел из-за его плеча Однобровый простуженным басом. Толстыми пальцами он сжимал банку «Опохмелина», уже наполовину пустую.

Вышедший на крыльцо отец нервно посмотрел на гостей и торопливо прикрыл за собой дверь, оставляя Ластика в доме.

— Кто вы такие?

— Коллекторское агентство «Радость встречи», — представился Усатый. — Кредитор передал нам право на взыскание с вас долга по закладной земли.

— Хана тебе пришла, Фама, — вклинился Однобровый, шумно отхлёбывая из банки. — Смекаешь, босота? Работы нет, бабла нет, долгов куча. Нам таких в городе не надо.

На его бритой голове и волосатых руках вспыхивали и гасли наколки: черепа, кости, клыкастые уродливые морды неведомых тварей вперемешку с матерным граффити и пылающими в огне пожаров зданиями.