По дороге она загадала: если Петя будет с цветами, встретится с ним еще; если без — этот раз будет единственным и коротким. Но Пети не было вообще. У Вари от удивления даже прелестный ротик приоткрылся. Она развернулась и пошла назад, потом стала судорожно припоминать, не перепутала ли сама место и время, дошла до Сретенки и снова вернулась, как вдруг Петя вынырнул из-за ее спины, взлохмаченный, нелепый, с мокрыми волосами.

— Извини, Варька, у нас электричку отменили.

— И знать ничего не знаю, — отрезала Варя.

— Я и так рано вышел.

— Мужчина обязан все предусмотреть. Куда пойдем?

— В «Гном».

— Нет уж, хватит с меня баров!

— Тогда к моему дядьке.

— Какому еще дядьке?

— А у меня тут дядька-художник. У него мастерская рядом.

Варя никогда не бывала в мастерских у художников и посмотрела на Петю с уважением. Лопух лопухом, а родственников правильных имеет.

Двое двинулись вниз по бульвару. Петюня не верил своему счастью и сиял от восторга, а Варя воображала себя искушенной, познавшей отраву жизни молодой женщиной и снисходительно дарила сладкие плоды влюбленному в нее мальчику, ощущая, как плывет у него под ногами земля.

— А ты правда меня любишь?

— Правда.

— А почему так поздно написал?

Петя пожал худенькими плечами.

— Боялся? Разве это стыдно, дурачок? Я ведь могла тем временем другого встретить.

— И встретила?

— Много будешь знать… — Она щелкнула его по носу, прижалась к нему и положила худенькую узкую руку на свое плечо.

Вот и все, она королева, а он — ее единственный подданный. Что же, бывают маленькие королевства. А на бульваре все равно никого нет и некому видеть, с кем идет по лужам девушка голубых кровей из Последнего переулка.

Опустился сырой осенний вечер, туманный и теплый, какие случаются в середине сентября, фары машин, огни в окнах и уличные фонари светились в дымке. Они свернули с бульвара, нырнули в паутину переулков с внутренней стороны кольца, прошли мимо церквушки, монастыря и гаражей и оказались возле большого семиэтажного дома. По грязной лестнице поднялись под самую крышу. Петя нашарил под половичком ключ и открыл дверь.

— А где же дядя? — шепотом спросила Варя, вступая в большое чердачное помещение.

— На выставкоме.

Судя по всему, художник был человеком разносторонним: на иных полотнах были пейзажи и натюрморты, на других портреты, и очень много обнаженных женщин. На книжной полке стояли иностранные книги на русском языке, о которых Варя знала по рассказам мамы, не смевшей эти книги провозить, и среди этих картин и книг девушке вдруг стало ужасно весело. Это была какая-то странная, лихорадочная, едва ли не истеричная веселость. Она принялась танцевать, сама себе напевая, крутясь между одетыми и неодетыми женскими фигурами. Все плыло у нее перед глазами, и тело будто не принадлежало ей в эту минуту. Наконец она выдохлась, закачалась и рухнула прямо на недоуменного, молча глядевшего на нее Петю.

— Чаю хочешь?

«Эх, Петя, Петя, — подумала Варя. — Странный какой-то ты, но хороший, волнуешься, стараешься. Тебе бы попасть в хорошие руки…»

Ей вдруг захотелось сделать ему приятное.

— Петруччио, — сказала она шепотом, — а ты когда-нибудь целовался?

Петька набычился и замолчал.

— Хочешь, научу?

Она приблизила к себе его лицо.

— Не бойся, дурачок, губы разожми и слушайся меня.

Губы у него были припухшие, как у ребенка, и сам он показался ей в сумерках вовсе не противным — просто задержался в развитии.