Было уже больше двух часов дня. Мне следовало пошевеливаться. У меня были дела.

– Я хочу отвезти эти подарки, – сказала я. – Чтобы для них это был сюрприз, когда они вернутся из школы.

Мама начала было говорить, что она отвезет меня, но я ее прервала:

– Все будет хорошо. Обещаю.

Я была твердой и крепкой. Как и моя кожа. И я знала, что она не станет со мной спорить. Она практически никогда не спорит. Если честно, за исключением этого почти смертельного происшествия, у нас все было гладко, а ведь я делала в общем-то все, что хотела, с шести лет. Никаких проблем или ужасных инцидентов. Кроме случая с классным хомяком в первом классе и того, что случилось с идиотским выходным платьем Бекки, когда нам было по шесть лет, но все это быстро забылось. Взрослые прощают детей. Это были хорошо усвоенные уроки.

Я пообещала, что вернусь приблизительно через час. Я не буду долго гулять. Я все еще чувствую себя уставшей. Последняя фраза была ложью. Я не была уставшей. Даже наоборот, я чувствовала себя бодрой.

Мама согласилась. Я надела новое пальто – только чтобы угодить ей. В целом я хорошая дочь. По крайне мере стараюсь быть таковой. А пальто это отличное, красное. Оно подходит к моим светлым волосам, но подойдет и к темным, если я перекрашусь. Хоть мне и нравится, что мы сейчас выглядим одинаково, я скучаю по темному цвету волос. Мне иногда хочется снова стать брюнеткой.

Я торопилась. На улице похолодало и надвигались снеговые тучи, а я уверенно шагала по ледяной каше. Это лучший способ. Падает на льду всегда тот, кто слишком осторожен. Я должна быть смелой. Решив начать с менее близкой подруги, я направилась к дому Дженни.

На пороге мне пришлось пережить удушающие объятия ее мамы, а потом я спросила, могу ли оставить подарок для Дженни на ее кровати. Лиз прослезилась, и ее слезы стали черными. Она плакала дешевой тушью.

– Ох, дорогая, это так мило! Они действительно переживали о тебе, обе. Знаешь, мне кажется, она совсем не спала с тех пор, как мы узнали. Она и не подозревает, что я в курсе. Я понимаю, что вам, девочкам, нужно собственное пространство, но я слышала, как она посреди ночи говорит по телефону. Слышала, что она встает попить. Наверное, в школе заметили, в каком она состоянии, потому что даже звонил один из учителей, спрашивал, все ли с ней в порядке. И, конечно, где же ей и быть, как не у тебя в больнице вместе с Хейли? – Она гладила мои волосы. – Вы трое как сестры, не так ли? Двойняшки.

Я хотела указать на ее математическую ошибку, но вместо этого пробормотала да и взлетела по лестнице, на ходу расстегивая сумочку. Моя мама, наверное, наливает себе первый за день стакан, но Лиз, должно быть, уже прикончила бутылку. Не знаю, как Дженни справляется с этим.

Я сделала то, зачем пришла, – оставила красиво упакованную коробочку и маленькую открытку на ее подушке и насладилась моментом удовлетворения, перед тем как спуститься в гостиную. Лиз не пошла за мной. Наши спальни – это наши святилища, и Дженни способна была закатить истерику, если бы мама стала рыться в ее вещах. Лиз позволено только оставлять чистое белье Дженни у нее на кровати. Дженни нравится самой складывать свои вещи. У порога я опять обняла Лиз, а затем пошла к Хейли. Я считала повороты между их домами. Тринадцать. Я постаралась выбросить это число из головы.

У Хейли было легче. Ее мама больше похожа на мою – она заботливая, но сдержанная в проявлении чувств. Она пустила пару слезинок на пороге, увидев меня здоровой, но они не образовали разводов туши на ее щеках. На ее лице я читала облегчение от того, что это я чуть не утонула в реке, а не Хейли. Она смотрела на меня, на мои светлые волосы, а я понимала: она думает, что на моем месте вполне могла оказаться ее красивая дочь. Я также понимала, что она испытывает чувство вины из-за такой мысли, а затем облегчение от того, что в конце концов все хорошо закончилось.