Изменить размер шрифта - +
Под стать ей и мебель. В левом углу расположился огромный гардероб, белый с растительным орнаментом. Справа стояло трюмо: большое овальное зеркало в резной раме, опирающееся на столик, покоящийся на тонких изогнутых ножках. Возле окна, задернутого парчовыми занавесками, громоздилось роскошное вольтеровское кресло и пара пуфиков. Стены украшали картины «устрашающей» красоты.

На одной изображена полуголая мясистая девица, стоящая на берегу пруда. Толстой целлюлитной ножкой она пробовала воду, на ее глуповатом щекастом личике застыло выражение мрачной решимости. Очевидно, девушка собралась утопиться и пыталась определить температуру воды.

Второе полотно запечатлело охотника с поднятым автоматом. Мужик в темно‑зеленом камзоле и сапогах‑ботфортах выглядел дико. На мой взгляд, живописец плохо знал историю. Когда появился «калашников», подобные камзолы и напудренные парики давным‑давно перестали носить. У ног охотника лежал трофей: тигр с раскинутыми в разные стороны могучими лапами. Если учесть, что вокруг простирался самый обычный лес средней полосы России, то ситуация выглядела особо комичной. Ели, дубы, осины, на полянке убитый тигр и охотник, одетый по моде семнадцатого века, с оружием, появившимся на свет на три столетия позже.

Но более всего меня впечатлила кровать. Я увидел ее целиком, только когда встал на ноги. Белые резные спинки по бокам были украшены изящными ангелочками с хищными, недобрыми лицами. Необъятные подушки, трехметровая перина, шелковое, скользкое белье. Покоилась эта неземная красота на львиных лапах.

Я покачал головой и толкнул дверь в ванную комнату. Она тоже выглядела сногсшибательно. Унитаз и рукомойник нежно‑розовые, с латунными кранами, душевая кабинка – интенсивно фиолетового цвета. На крючках болталось штук десять разнокалиберных полотенец, розовых, как кожа молодого поросенка, а на двери висел халат, который, казалось, основательно вымочили в чернилах. В стаканчике торчала новая зубная щетка, в мыльнице лежало, естественно, мыло, на полочке теснились шампунь, гель для бритья и упаковка одноразовых бритв. Кто‑то все заботливо предусмотрел.

Я умылся и обнаружил в шкафу свой идеально вычищенный и отглаженный костюм, рубашку постирали и даже накрахмалили.

Внезапно мне стало не по себе. У Элеоноры есть домработница Ленка, которая выступает сразу в нескольких ипостасях. Она и уборщица, и кухарка, и прачка. К слову сказать, квартиру Ленка пылесосит ужасно, просто разгоняя грязь по углам, а если ей взбредет в голову протереть письменный стол, то ни настольную лампу, ни сложенные стопкой книги она не поднимет, просто повозит тряпкой вокруг, оставляя на полировке мутные разводы. Готовит Ленка тоже отвратительно, а гладить просто не умеет.

Но у нее есть и положительные качества: она никогда без спроса не зайдет в ванную комнату и не станет рыться в вещах. У Сергея Петровича Кузьминского в доме заведено иначе. Вчера вечером я лег спать, не разобрав саквояж. Просто поставил сумку у шкафа, решив заняться вещами утром. И что же? Пока я мирно спал, кто‑то вошел в комнату, разложил шмотки, почистил костюм и постирал рубашку.

Оно, конечно, спасибо, но мне не нравится, когда посторонние без предупреждения вваливаются туда, где я сплю.

– Завтрак на столе, – прохрипело из угла.

От неожиданности я подскочил и увидел в углу комнаты небольшой динамик.

Поколебавшись немного, я не стал завязывать галстук – в конце концов, утром позволительно спуститься к трапезе без особых формальностей.

В столовую я вошел последним, все члены «стаи» Кузьминского уже наслаждались кофе. Никто из них не удосужился одеться, все были в халатах.

– Садись, Ваня, – кивнул хозяин.

Я приблизился к свободному стулу, чувствуя, как в меня вонзаются не слишком дружелюбные взгляды.

– Прошу любить и жаловать, – улыбнулся Сергей Петрович, – Иван Павлович Подушкин, мой секретарь.

Быстрый переход