Сидел у окна в желтой комнате. Был двенадцатый час, но еще не рассвело как следует. Вьюга залепила окна снегом. Старые деревья сада качались, шумели. Ветер выл в трубе заунывно-жалобно. И вспомнилось ему, как тогда, после расстрела на площади, он пошел на Галерную и, стоя под огнем картечи, в узкой, темной улице, звал смерть:

«Да ну же, ну, скорее!» – и тоска напала на него пуще смерти; «Убить себя!» – подумал, вынул пистолет из кармана, приложил дуло к виску и взвел курок, но вспомнил о Мариньке и отнял руку. Зачем отнял?

– О чем задумались? – услышал голос Мариньки и вздрогнул. Она вошла так тихо, что он не слышал.

Улыбнулся ей, как всегда улыбался, когда она входила в комнату, но ничего не ответил.

У стены, на вешалке, висела шинель, та самая, в которой он был на площади. Маринька сняла шинель, присела к рабочему столику и принялась штопать маленькие, круглые дырочки, пробитые пулями.

– Должно быть, гость расстроил? Кто такой? – спросила, не подымая глаз.

– Старый приятель, Вильгельм Карлович Кюхельбекер.

– Тоже был с вами на площади?

– Да.

– О чем же говорили, не секрет?

– Предлагал бежать.

– Ну, а вы?

– Я не хочу.

– Почему?

– Я без России не могу… и без вас.

– Почему без меня? Я с вами.

– А Нина Львовна?

– И маменька с нами. А если не захочет, все равно, без нее. Куда вы, туда и я. Видите, иголка и нитка? Куда иголка, туда и нитка.

Он молча следил, как быстро мелькает иголка в тонких пальцах. Спокойно и весело штопала круглые дырочки.

– Я все думаю, Маринька, что с вами будет, когда меня схватят.

– Может, еще и не схватят?

– Нет, схватят наверное.

– Ну, что ж, и со мной будет, что с вами, – ответила она спокойно, как будто все уже давно решила.

Опять помолчали.

– Маринька, сделайте, о чем я вас попрошу.

– Что?

– Обещайте.

– Зачем? Вы и так знаете, что сделаю.

– Все?

– Ну, конечно, – улыбнулась она своей милой улыбкой, которую он так любил.

Подождал, собрался с духом.

– Уезжайте поскорее в Черемушки, – сказал, наконец, решительно.

Она остановила руку с иголкою, подняла глаза и посмотрела на него долго, внимательно, но все так же спокойно, как будто не понимала и старалась понять.

– А как же вы без меня?

– Мне легче так.

– Одному легче?

Он молча кивнул головою.

– Неправда. Зачем вы говорите неправду?

– Нет, правда.

Посмотрела на него еще внимательнее, спокойнее и вдруг поняла.

– Ну, хорошо. Только и вы сделайте, о чем попрошу. Скажите, что не любите меня… не так любите.

– Как – не так?

– А вот как: если сжать руку, – больно, а если задеть за рану, – нестерпимо. Я так люблю, а вы не так? Только скажите: «не так», – и уеду.

Спокойная решимость была в ее лице и голосе. Он понял, что она говорит правду: если скажет сейчас эти два слова: «не так», – она уедет, и все будет кончено.

Помолчала, подождала; потом вдруг встала, подошла к нему, наклонилась, обняла голову его и поцеловала в лоб.